Маленькие милости

Да и «старик» любил распускать руки – если бывал дома, конечно. Щелкал по непослушным лбам костяшками пальцев, – а они у него были тяжелые и острые, как автомобильные гайки, – отвешивал подзатыльники, таскал за волосы по полу к ремню (как, например, однажды вечером, когда Мэри Пэт принесла из школы дневник с одними двойками). Джейми Флэнаган обожал тот ремень, держал его на крючке на двери в ванную исключительно для порки, а штаны поддерживал другим.

Ну и, конечно, оставались внутренние междоусобицы – брат против брата, сестра против сестры, брат против сестры или, еще хлеще, двое на одного. Когда Стиви с его характером бракованной ручной гранаты сплавили из дома, все стали избегать Донни и Большую Пег, потому что нельзя было предугадать, в какую минуту они на тебя ополчатся. Однако злить по-настоящему боялись не их, а Мэри Пэт и Билла, когда тот подрос, потому что эти двое вообще были без тормозов.

В результате своей последней драки со старшей сестрой Мэри Пэт на два дня загремела в больницу с сотрясением мозга и открытым переломом черепа. Большая Пег со всей дури засадила ей кирпичом прямо по лбу. Однако всем запомнилось не это, а то, что, пока ехала «Скорая», Мэри Пэт сумела подняться на ноги и довести драку до конца, после чего снова вырубилась.

– Я тебя огрела кирпичом! – воскликнула Большая Пег, когда ее вкатили в палату к сестре повидаться. – Кирпичом!

– В следующий раз бери шлакоблок, – посоветовала Мэри Пэт.

С братьями она не виделась уже много лет. Майкл Шон служит на торговом флоте и время от времени присылает рождественские открытки из портов Кабо-Верде, Мальдивских и Южных Сандвичевых островов, и о существовании этих мест Мэри Пэт иначе никогда бы не узнала. Донни живет в Фолл-Ривер, работает монтажником сливов. Между ними нет кровной вражды, просто молчаливое согласие, что, кроме родственных уз, их ничто не связывает. Последнее, что известно про Билли: он отсиживает десятку за нападение с ножом в Нью-Мексико, – и это особенно удивительно. Не нападение с ножом, а Нью-Мексико. Ведь Билли на дух не переносит жару, она выводит его из себя, что, если вдуматься, и могло стать причиной нападения.

Мэри Пэт заканчивает промывать раны, выбрасывает окровавленные ватные палочки в мусорку и протирает раковину медицинским спиртом. Снова смотрится в зеркало: лицо такое, будто ее выкинули из самосвала на кучу гравия. Руки жжет – не только костяшки пальцев, но и запястья. Ребра болят. В ухе по-прежнему звенит. На лодыжку и колено нужно сделать примочки.

Она лезет в морозилку, заворачивает лед в полотенца и, положив ногу на стул, прикладывает одно к лодыжке, а второе к колену. Снаружи в Коммонуэлсе непривычно тихо. Все, видимо, либо еще на митинге, либо разошлись по барам в центре. Мэри Пэт сидит и курит, стряхивая пепел в отмытую до блеска пепельницу. Трудно поверить, что у нее на кухне может быть так чисто. «Сестрицы-юбабки» очень постарались. «Профессиональная уборка», – думает Мэри Пэт с улыбкой.

Несмотря на синяки и ссадины, а также привкус крови во рту (многие описывают его как соленый, но ей он всегда больше напоминал сливочное масло), она впервые за всю эту неделю чувствует себя хорошо. Потянувшись назад, включает радио. Там как раз закончилась реклама, и диджей предлагает устроиться поудобнее и послушать Моцарта – вундеркинда, который писал музыку уже в пять.

– Соната для клавира номер одиннадцать, – тягучим, как ириска, голосом продолжает диджей, – третья часть которой также известна как «Турецкий марш». Несерьезный экзерсис, ставший на сегодняшний день одним из популярнейших произведений композитора.

Голос диджея звучит словно из темной-темной комнаты. Мэри Пэт даже представляет его в черном, окруженным чернильными тенями полок.

Раздаются первые аккорды. Мэри Пэт закрывает глаза и дает танцующим фортепианным клавишам унести себя прочь от реальности.

Моцарт знал свое предназначение уже с пяти лет. Ему не пришлось искать, в чем его талант. Талант сам его нашел. Так же, как и Теда Уильямса[34] с его рукой, глазами и ногами. Так же, как и Джеймса Джойса с его пером. (Мэри Пэт, конечно, не читала, но знает, что это величайший ирландский писатель.) Старание помогает только постольку-поскольку. Главное – понять, для чего ты был рожден.

Ее, Мэри Пэт, сколько она себя помнит, всю жизнь били, иногда слабо, иногда сильно. Мутузили, ставили подножки, охаживали плечиками для одежды, метлами, пластиковыми битами, деревянными ложками; мать – ботинками, отец – ремнем. Донни как-то швырнул ей прямо в затылок бруском хозяйственного мыла и сбил с ног. На улицах Мэри Пэт дралась и с девчонками, и с мальчишками, и со всеми вперемешку. Но каждый раз, без исключения, всякому, кто ее шлепал, дергал за волосы, за ухо, за сосок, бил ремнем или ботинком, кто огрызался или орал на нее, кто заставлял ее чувствовать себя испуганной маленькой девочкой, которую с рождения окружает гребаный пожар, она давала отпор.