Маленькие милости

Выглядывая между голов, Мэри Пэт тоже замечает его: зализанные назад черные волосы в тон к черному же костюму. Эдварда М. Кеннеди сопровождают телохранители и двое окружных копов. Он – брат убитого президента, в честь которого названо Здание федеральных учреждений на другом конце площади. Вся страна знает его как сенатора Эдварда М. Кеннеди, но здесь, в Бостоне, он Тедди. Прежде всего потому, что он ирландец, а ирландцы ни перед кем не заискивают. Поэтому президент Джон Ф. Кеннеди всегда был Джеком, а генеральный прокурор Роберт Ф. Кеннеди – Бобби. Но есть и другая причина: из троих братьев Тедди уважают меньше всего. Он такой маленький, такой неуверенный в себе, такой заискивающий… И конечно же, ни для кого не секрет, что его выперли из Гарварда за списывание, что он бросил любовницу в тонущей машине в заводи у острова Мартас-Винъярд, что он по-прежнему волочится за другими женщинами (при наличии супруги), особенно когда уходит в загул по злачным местам Бикон-Хилла и Хайаннис-Порта. Его соплеменники, добрые люди Южки, Чарльзтауна и половины Дорчестера, ничего не имели бы против – в конце концов, он свой, он зёма, он пэдди[32], – но в последнее время Тедди подмочил себе репутацию, особенно когда начал активно высказываться в интервью по вопросам расы и, в частности, поддерживать басинг.

Мэри Пэт чувствует, как собравшиеся ополчились против него, не успел он даже открыть рот. Какое он право имеет расхаживать здесь в своем дорогом костюмчике, модном галстуке и туфлях да еще и учить их жизни? Они и сами знают, что к чему.

– Эй, Тедди! – выкрикивает из толпы мужик. – В какой школе учатся твои детишки?

Тедди даже не оборачивается, хотя мужик повторяет вопрос через каждые четверть минуты.

Сенатор почти доходит до помоста, однако толпа заступает ему путь, не давая подняться. Он обращается к одному из организаторов митинга – Берни Данну, коричневый костюм которого заметно дешевле, чем у Тедди:

– Меня что, не пропустят?

– Похоже на то, – отвечает Берни. – Тедди, послушай…

– Скажи, чтобы пустили меня на сцену.

– Нет, Тедди. Ты нас не слышишь. Тедди, то, что творится, – это позор.

– Я понимаю ваше недовольство, но…

– Никаких «но». Мы не потерпим, чтоб какой-то судья указывал нам, как жить и куда отправлять детей учиться.

– Я это понимаю, но и вы поймите: что-то ведь нужно было сделать.

– Они собираются разрушить нашу общину, приход за приходом, а ты им позволяешь… Черт, ты им даже помогаешь!

– Так вы дадите мне выступить или нет? – спрашивает Тедди.

– Нет. – Берни, кажется, сам от себя не ожидал такой твердости. – Мы уже слышали все, что ты можешь сказать.

И Берни Данн поворачивается к младшему Кеннеди спиной.

Все, кто стоит рядом, поступают так же, а за ними следующая группа, и следующая, и следующая. Когда волна доходит до «юбабок» и Мэри Пэт, та с чувством нереальности происходящего тоже поворачивается спиной к сенатору от Содружества Массачусетс Эдварду М. Кеннеди. Это все равно что встать задом к Папе Римскому.

Те, кто не отворачивается, наоборот, наседают на Кеннеди, и обстановка стремительно накаляется.

– В какой школе учатся твои детишки, Тедди?

– Где ты живешь, Тедди?

– Ты позоришь своего брата и соотечественников!

– Возвращайся к себе в Бруклин, петушара долбаный!

– Не свой ты нам больше!

– Пошел на хер, подстилка ниггерская! На-хер! На-хер!

Заслышав возню, Мэри Пэт оборачивается и видит, как телохранители и копы спешно отводят Тедди к зданию имени его брата. Отчего-то спина пиджака у него вся в белых разводах, как будто его обгадила стая голубей. Не сразу Мэри Пэт понимает, что это не птичий помет.

Это слюна.

Толпа оплевывает младшего Кеннеди.

Мэри Пэт становится нехорошо. Хочется вразумить земляков, спросить их: «Есть ли черта, за которую мы не заступим? Или всё, границ больше нет?»

Народ продолжает плевать в сенатора, пока телохранители не заводят его в здание. Вестибюль застеклен, так что видно, как Тедди ведут к лифту. На этом всем бы и успокоиться, но не тут-то было. Оконная секция размером с кабину грузовика разлетается вдребезги.

Раздается одобрительный рев. Радостные выкрики картечью пронзают воздух.

Полдесятка полицейских выбегают навстречу толпе с края площади. Это напоминает особо рьяным, что всего в квартале отсюда находится полицейский участок, поэтому к зданию никто не рвется. Копы не размахивают дубинками и вообще ведут себя сдержанно: просто выставляют вперед руки, вынуждая демонстрантов отступить на несколько шагов. При этом они постоянно говорят что-то в духе «успокойтесь, успокойтесь» и «да, да, мы всё понимаем», словно обращаются к закатившему истерику ребенку.

Народ тем временем продолжает бесноваться – глоток сто выкрикивают ругательства в адрес судьи Гэррити и младшего Кеннеди, а также скандируют «Только через наш труп!», но разбитым стеклом и плевками буйство ограничивается.

– Что ж, нас услышали, – обращается Кэрол к остальным «юбабкам». – Вот теперь-то нас точно услышали!