Маленькие милости

К ним с недовольной миной подходит Сесилия, дочь Джойс О’Халлоран. Лицом она в мать: такие же острые скулы, тонкие губы, отсутствующий подбородок. Глаза красные от недавних слез. Мать замечает ее, но особо не приглядывается.

– Посмотрите-ка, кто приперся, – весело произносит она.

– Ты с-слышишь? – срывающимся от плача голосом спрашивает Сесилия, указывая на толпу.

Джойс закуривает и смотрит в упор на свое непутевое дитя.

– Что я должна услышать?

– Вот это.

Теперь Мэри Пэт тоже прислушивается. Поначалу звучали разрозненные выкрики: «До-лой!», «Позор диктаторам!», «Южка не пойдет», – теперь же толпа в унисон скандирует:

– Ниг-ге-ры от-стой! Ниг-ге-ры от-стой! Ниг-ге-ры от-стой!

– Все равно не понимаю, о чем ты, – говорит Джойс.

– Ты что, не слышишь? – удивленно выпучив глаза, произносит девушка.

Ее мать поджимает и без того тонкие губы и выдыхает сигаретный дым перед собой.

– Я много чего слышу. Например, как народ ржет над твоей хипповой футболкой, сквозь которую соски просвечивают. Вот сходи в ней в школу к цветным на следующей неделе. Расскажешь потом, как ощущения.

– Я, ма, не боюсь идти в школу Роксбери. Мы, дети, не раздуваем вокруг этого пожар; это вы, родители, раздуваете. А у нас все нормально.

– Лифчик надень, – говорит Джойс и на этот раз выдыхает дым дочери прямо в лицо.

Лицо Сесилии мертвеет. На скулах играют желваки, в глазах лед.

– Я-то надену, мне нетрудно. А ты сможешь перестать быть такой дурой?

Мать с размаху отвешивает дочери увесистую оплеуху. Джойс О’Халлоран баба крупная, и миниатюрная Сесилия от удара падает на землю. Она пытается встать, но мать хватает ее за волосы, оттягивает голову и снова замахивается. Мэри Пэт успевает повиснуть на занесенной для удара руке.

Она смотрит Джойс прямо в глаза. Теперь в них пылает двойная порция гнева: и на Сесилию, и на Мэри Пэт.

– Так, всё, хватит, – говорит Мэри Пэт.

Сесилия у нее за спиной поднимается на ноги.

Мэри Пэт отпускает Джойс, которая продолжает прожигать ее взглядом. Остальные «сестрицы-юбабки» замерли в шоке.

– Отойди, Мэри Пэт, – цедит Джойс.

Та мотает головой.

– Отойди! – повышает голос Кэрол.

– Отойди! – визжит Морин.

– Я сама разберусь, как мне воспитывать ребенка, – задыхается от гнева Джойс.

Мэри Пэт снова мотает головой.

– А ну пошла прочь! – кричит Ханна Спотчницки.

– Никто эту девочку пальцем не тронет, – заявляет Мэри Пэт.

Джойс кидается на нее – и тут же напарывается солнечным сплетением на кулак. Рухнув набок, она лежит на земле, не в силах вдохнуть добрых десять секунд.

Три «сестрицы-юбабки» – Ханна, Кэрол и Морин – нападают одновременно. Они, конечно, считают себя крутыми: все ведь из Южки и годами держали в страхе мужей с детьми. Но одно дело родиться и вырасти в Южке, и совсем другое – в трущобах Коммонуэлса.

Вжав голову в плечи, Мэри Пэт по-бычьи подается вперед и бьет без разбору тех, кто попадает под руку. Причем не просто бьет, а рвет, царапает, сжимает. В последний раз в такой чисто уличной потасовке она участвовала старшеклассницей, когда три девчонки из Олд-Колони решили устроить ей темную. Дерется Мэри Пэт грязно: выдирает серьги, бьет в промежность, дергает за болтающиеся груди так, будто корову доит. Отдавливает лодыжки, пинает по коленям, кусает пальцы, которые метят ей в глаза. У нее самой уже выдрано несколько клоков волос и расцарапано лицо. Но очень скоро все три противницы стонут, лежа на земле, а Мэри Пэт стоит на ногах – никому так и не удалось ее повалить – и утирает заливающую глаза кровь.

Она оглядывается в поисках Сесилии, но девчонки и след простыл. Норин с Патти стоят с поднятыми руками – мол, нас не тронь. Обе ошарашены и возмущены.

Мэри Пэт снова поворачивается к жертвам, которые кто сидит, кто валяется на асфальте среди клочков одежды, пластиковых флажков, кровавых пятен и раздавленных чайных пакетиков. Кэрол дует на сбитые пальцы и смотрит на Мэри Пэт с тупой ненавистью, а кожа вокруг ее правого глаза уже наливается серо-синим цветом. Она не сразу подбирает слова, но в итоге изрекает, будто приговор:

– Всё, для нас ты мертва. И как только остальные узнают о твоей выходке, ты будешь мертва для всей Южки.

Мэри Пэт пожимает плечами – что тут скажешь? – и, развернувшись, уходит через толпу. Никто ей дорогу не заступает.

Глава 15

Первая мысль Мэри Пэт по возвращении домой: пока она была на митинге, ее квартиру обнесли. Все выглядит каким-то чужим. Или она непостижимым образом умудрилась попасть в чужое жилище? Планировка та же, да, но на кухне чисто, полы вымыты, пепельницы опустошены. Ни пивных банок, ни грязных стаканов, ни коробок из-под пиццы.

И тут до нее доходит…

«Эти сучки убрались у меня дома».

Не потому ли она с таким наслаждением выбивала из них дурь?

Очень может быть. Вполне.