Маленькие повести о великих художниках

— Сударь! — дрожащим от волнения голосом произнес Ваня, — Вы… вы, сударь, негодяй и мерзавец! Я вызываю вас!

Ваня начал судорожно шарить по карманам, совершенно забыв, что никаких белых лайковых перчаток у него сроду не водилось. И швырять в лицо подлому Г. Яновскому совершенно нечего.

«Мистик» великого Гоголя до жути перепугался и мгновенно растворился в толпе.

— Молодец, юноша! — одобрил поступок Вани какой-то проходивший мимо офицер с угрожающего вида усами.

— Шулеров и самозванцев… канделябрами надо! Канделябрами!

Только глотнув холодного осеннего воздуха, Ваня смог перевести дыхание. «Канделябрами надо!.. Канделябрами!» — звучал в его ушах голос бравого офицера. И Ваня Айвазовский решился…

В маленьком магазинчике, что на Гороховой улице, Ваня долго приценивался. Выбирал канделябр покрупнее, поувесистее!

Легкая заминка возникла, когда приказчик неожиданно объявил. Канделябр продается только в паре с другим. Продать один он никак не сможет. Накладно и все такое.

В кармане у Вани никак не хватало на оба канделябра. Это он знал совершенно точно. Не оставалось ничего другого… Ваня схватил канделябр с прилавка, прижал его к груди и с такой ненавистью взглянул на приказчика, что тот мигом стушевался. Начал извиняться, кланяться и даже проводил до двери.

Увидев юного художника, стоявшим посреди каморки, дрожащим от праведного гнева, с канделябром в руке, пират Айвазян испугался.

— Юнга-а! Юнга-а! Не нада… волноваться! Давай решим наши разногласия… консенсусом! — начал бормотать он, выставляя вперед себя руки, в надежде сдержать порыв Айвазовского.

Но было уже слишком поздно.

— Ничтожное существо! — вскричал Ваня, не двигаясь с места, презрительно глядя на пирата. — Ты исковеркал всю мою жизнь!.. Ты погубил мою молодость!.. Если б не ты… низменное создание, из меня бы получился великий художник!.. — бедный Ваня уже плохо контролировал себя, выкрикивая справедливые обвинения, — Я бы мог стать Орестом Кипренский!.. Карлом Брюлловым!!! Все погибло!!! Но я расквитаюсь с тобой… карикатура на человечество!!!

Ваня сделал решительный шаг к зеркалу. Айвазян неловко поджав под себя деревянную ногу, опустился на колени.

— Юнга-а!.. Ванечка-а!.. — испуганно зашептал он. — … Что ты делаешь?.. Неужели ты до сих пор не понял?!

— Знать ничего не желаю… — медленно, сквозь зубы, пробормотал Айвазовский.

Он сделал еще один шаг к зеркалу. Пират схватился за голову.

— Ведь ты… это я!.. А я… это ты! В другом воплощении!!!

Но удержать юного художника уже не смогло бы даже внезапно случившееся землетрясение во всем Петербурге.

Ваня Айвазовский сильно размахнулся и изо всей силы трахнул канделябром прямо по зеркалу…

Прогремел какой-то странный гром…

Ослепительно вспыхнуло и тут же погасло хмурое небо за окном…

Зеркало разлетелось на множество осколков…

Ваня Айвазовский прикрыл глаза ладонью, и несколько минут стоял так, в неподвижности… с канделябром в руке…

В Петропавловской крепости выстрелила пушка… Странно. Ведь было около десяти часов вечера… Отнюдь не полдень.

Наутро стекольщик вставил в створку старого платинного шкафа новое зеркало. В нем отражалось только то, что было в действительности. Никаких пиратов, никаких «мистиков».

Ваня аккуратно собрал осколки прежнего зеркала в коробку из-под обуви и выбросил на помойку за углом дома.

Странное дело. Никакого облегчения юный художник не ощущал. Более того, возникло странное чувство, будто он собственноручно вырвал из груди кусок собственной души. И в том месте, (где-то чуть справа от сердца), образовалась пустота-а…

Это место непонятным образом ныло… болело… подчас не давало свободно и легко дышать…

Ваня Айвазовский всегда много трудился. После происшествия в убогой каморке на Васильевском острове стал просто одержимым. Друзья поражались фантастической работоспособности. Из-под его кисти выходили все новые и новые незаурядные полотна… Известность пришла к нему стремительно, но Ваня будто и не заметил ее.

Будто на старых черно-белых фотографиях мелькали перед ним события его собственной жизни… Но ни одно из них не трогало.

Как сторонний наблюдатель взирал он на собственную свадьбу с англичанкой Юлией Гревс. А через несколько лет, после череды унылых скандалов, на тянувшийся бесконечно долго, развод…

Со спокойным достоинством внешне и с откровенной скукой внутри, уже в тридцать лет Иван Айвазовский, как бы со стороны, наблюдал за вручением ему звания почетного академика в Петербурге…

Работа, работа… Выставки, выставки… Поездки по всему миру… Париж, Лондон, Нью-Йорк, Мадрид, Лиссабон, Прага, Москва…

Толпы людей в разных концах света восторженно рукоплескали Ивану Айвазовскому…

Ничто не затрагивало его души… Ничто не волновало, как прежде. Будто весь мир потускнел и померк. Яркие краски и чувства бушевали только на его картинах… Жизнь же Ивана Константиновича была сплошной бесконечной серой полосой… Пока однажды…

… однажды после очередной московской выставки, уже на улице его окликнули.

— Иван Константинович! Вы… меня не узнаете?