Маленькие женщины

Угли сгребли в сторону и разложили в камине румяные яблочки. Нагрели лопатку, на ней весело плясали каштаны, а лущеная кукуруза, помещенная в клетку, оглушительно стреляла во все стороны. Дан колол лучшие свои лесные орехи, все болтали и смеялись, а по оконным стеклам стучал дождь, и снаружи завывал ветер.

– Чем Билли похож на эту скорлупу? – спросил Эмиль, которому часто приходили в голову жестокие каламбуры.

– У него тоже голова пустая, – ответил Нед.

– Так нехорошо! Над Билли нельзя смеяться, он же безответный. Это жестоко! – воскликнул Дан, сердито раскалывая орех.

– К какому семейству насекомых принадлежит Блейк? – поинтересовался миротворец Франц, заметив, что Эмиль явно смутился, а Дан приутих.

– Кузнечик со скрипочкой, – ответил Джек.

– А что у Дейзи общего с пчелкой?! – воскликнул Нат, несколько минут до того просидевший в задумчивости.

– Она хлопотливая, как пчелка, – предположил Дан.

– Нет.

– Она такая же милая.

– Пчелы, вообще-то, не милые.

– Тогда сдаюсь.

– Она готовит сладкое, всегда при деле и любит цветы, – пояснил Нат, и в ответ на эти его мальчишеские комплименты Дейзи зарделась, точно клевер.

– А что у Нан общего с шершнем? – вопросил Томми, бросив на девочку взгляд, исполненный ярости, а потом добавил, не дав никому времени подумать: – Потому что она никакая не милая, вечно жужжит по пустякам и больно жалит.

– Томми злится – мне это годится! – воскликнул Нед, а Нан вскинула голову и поспешно спросила:

– А на какую посуду похож Том?

– На перечницу, – ответил Нед, передавая Нан орешек с таким оглушительным смехом, что Томми захотелось подскочить, точно горячий каштан, и как следует кому-нибудь врезать.

Видя, что шутки из остроумных становятся жестокими, Франц опять вмешался в разговор:

– Давайте установим такое правило: первый, кто войдет в комнату, должен рассказать нам историю. Не важно кто, но рассказывать обязательно – вот и поглядим, кто попадется.

Все согласились, и долго ждать не пришлось, потому что в прихожей раздались тяжелые шаги и в комнату вступил Сайлас, груженный поленьями. Его встретили приветственным криком, и он застыл с озадаченной улыбкой на крупном красном лице. Тут-то Франц и объяснил, что к чему.

– Да ну вас! Не умею я рассказы рассказывать, – воспротивился он, опуская свою ношу и двигаясь к выходу. Но мальчики бросились к нему, заставили сесть и со смехом стали требовать рассказа – в результате добродушный великан сдался.

– Я всего одну историю-то и знаю, да и та про коня, – сказал он, чрезвычайно польщенный оказанным ему приемом.

– Расскажите, пожалуйста! – выкрикнули мальчики.

– Ну, такое дело, – начал Сайлас, прислонив спинку стула к стене и засунув большие пальцы в проймы жилета, – во время войны служил я в кавалерии, в боях бывал не раз. Был у меня конь Майор, первоклассный скакун, и любил я его так, будто он не животное, а человек. И не то чтобы уж слишком он был пригож, но норов – как золото, а уж какой покладистый да ласковый. В первом же бою он мне преподал урок на всю жизнь, вот о нем я вам сейчас и расскажу. Оно без толку пытаться описать вам, ребятне, какой там в бою шум, суматоха и как все это ужасно, – я и слов-то таких не знаю. Но уж таиться не буду, здорово я тогда растерялся, так что и вовсе не понимал, что я и где. Нас послали в атаку, мы и пошли вперед, даже не останавливаясь подобрать тех, кого сразили пули. Меня ранило в руку, я как-то взял да выпал из седла, да и остался позади с двумя-тремя товарищами, мертвыми или ранеными, – остальные же, как я уже сказал, ушли вперед. Поднимаюсь я с земли, озираюсь, где там мой Майор, а в голове одно – довольно с меня будет. А коня нигде не видать, я уж решил было идти пешком обратно в лагерь, да тут услышал знакомое ржание. Оглянулся – надо же, Майор меня ждет, но довольно далеко и будто спрашивает: ты чего застрял-то? Я свистнул, он подбежал, как я его и выучил. Взобрался я в седло как смог – левая рука-то кровит – и нацелился в лагерь ехать, потому как ослаб я и разнюнился, чисто женщина, в первом бою такое со многими бывает. Да только поди ж ты! Майор из нас двоих оказался храбрее и назад – ни шагу. Встает на дыбы, фыркает, пританцовывает – вид такой, будто взбесился от шума и запаха пороха. Уж я его тяну, а он ни в какую, пришлось мне сдаться. И знаете, что он, негодник, сделал? Развернулся и как помчится вихрем – прямо в самую гущу схватки!

– Молодчина! – восторженно воскликнул Дан, а остальные мальчики так заслушались, что забыли про яблоки и орехи.

– А уж как мне за себя стыдно стало – хоть умри, – продолжал Сайлас, явно вдохновленный собственными воспоминаниями. – Разозлился я – не приведи бог, забыл про свою рану и давай вперед, скачу как сумасшедший, а тут прямо среди нас снаряд разорвался, многие попа`дали. Я сперва ничего не понял, а как очухался, вижу, что бой прямо тут и кипит, а сам я лежу у стенки рядом с беднягой Майором – его ранило похуже моего. У меня нога была сломана, дробина в плечо попала, но он-то бедолага! Ему этот проклятый снаряд весь бок разворотил.