Маленькие женщины

– Ах, Сайлас! Что же дальше? – воскликнула Нан, придвигаясь поближе. Лицо ее горело сочувствием и заинтересованностью.

– Я поближе подполз, кровь попробовал ему остановить – тряпками, какие смог с себя содрать одной-то рукой. Да только не помогло, лежит он, стонет от боли и смотрит на меня этими своими любящими глазами, у меня аж дух занялся. Я как мог ему пособлял, когда солнце начало припекать, а он язык вывесил, я хотел доползти до ручейка неподалеку, но не сумел: сразу в глазах темнело, так что я вместо того начал обмахивать бедолагу своей шляпой. А теперь дальше слушайте, и если кто когда будет при вас дурное говорить про повстанцев[329], вы вот вспомните, как один из них поступил, и почтите его в мыслях. Неподалеку лежал какой-то бедолага в серой форме – ему пуля в легкое попала, и он помирал. Я дал ему свой носовой платок, накрыть лицо от солнца, и он очень вежливо меня поблагодарил, потому как в такое время не задумывается человек о том, на чьей стороне он сражался, а вместо этого помогает другому. Увидев, как я переживаю из-за Майора и пытаюсь облегчить ему боль, он поднял голову – а лицо-то все мокрое и белое от боли – да и говорит: «У меня есть вода во фляжке. Возьми, мне она уже ни к чему» – да и бросил мне ее. Я бы не взял, но у меня у самого во фляжке осталось немного бренди, я его заставил выпить. Ему полегчало, а мне показалось, что это я сам выпил. Удивительно, чего такие мелочи порой творят.

Сайлас умолк, словно вернувшись мыслями в тот светлый час, когда они с противником забыли про вражду и по-братски помогли друг другу.

– Расскажите про Майора! – закричали мальчики, которым не терпелось узнать развязку.

– Налил я бедолаге воды на язык, и ежели когда бывала тварь бессловесная кому благодарна, так это он. Да вот только проку было не много, очень уж он мучился от своей страшной раны, и я наконец не выдержал. Тяжко было, но я это сделал из милосердия и знаю, что он меня простил.

– И что вы сделали? – спросил Эмиль, поскольку Сайлас резко умолк с громким «кхем!», а на его грубоватом лице было такое выражение, что Дейзи подошла, встала с ним рядом и положила свою ладошку ему на колено.

– Пристрелил я его.

Слушатели так и ахнули при этих словах – для них Майор сделался героем, а трагическая развязка вызвала у всех одинаковое сочувствие.

– Да, пристрелил, чтобы он больше не мучился. Но сперва погладил да попрощался, а потом положил ему голову на траву поудобнее, посмотрел напоследок в ласковые глаза – и послал пулю в голову. Он почти и не дернулся, прицелился-то я исправно, а когда он замер, перестал дрожать и стонать, мне полегчало, а потом – уж даже и не знаю, стыдиться этого или нет, – обхватил я его руками за шею и давай укачивать, как младенца. Пуф! Экий же я дурак, прости господи! – И Сайлас провел рукавом по глазам, тронутый всхлипываниями Дейзи и памятью о своем верном Майоре.

Минуту все молчали – мальчиков этот немудреный рассказ растрогал не меньше, чем нежную Дейзи, хотя они и не стали плакать.

– Хотел бы и я такого коня, – вполголоса произнес Дан.

– А повстанец тоже умер? – тревожно поинтересовалась Нан.

– Тогда нет. Мы весь день с ним там пролежали, а к ночи пришли собирать пропавших. Меня, понятное дело, хотели взять первым, но я-то мог и подождать, а у повстанца был, может, самый последний шанс, так что я велел им унести его первым. У него только и сил-то было, что протянуть мне руку да сказать: «Спасибо, товарищ!» – и то были последние его слова, потому как через час он прямо в госпитале и помер.

– Вы, наверное, радовались тому, что были к нему добры! – сказал Деми, на которого рассказ произвел очень сильное впечатление.

– Ну, приятно мне было об этом думать, потому как я пролежал там один еще много часов, головой у Майора на шее, видел, как луна поднялась. Очень мне хотелось бедолагу похоронить как положено, да никак было. Вот я и отрезал кусочек от его гривы, с тех пор так и храню. Показать, девонька?

– Да, пожалуйста! – попросила Дейзи, вытирая заплаканные глаза.

Сайлас достал старый «кошель» – так он называл свой бумажник – и вытащил оттуда пакетик из оберточной бумаги, в котором лежал клочок грубой белой лошадиной шерсти. Дети молча разглядывали сокровище, лежавшее на широкой ладони, и никто даже не подумал посмеяться над тем, как крепко Сайлас любил своего верного коня Майора.

– Отличная история. Мне очень понравилась, хотя я и расплакалась. Большое спасибо, Сайлас. – И Дейзи помогла ему завернуть и спрятать его реликвию, а Нан набила ему карман кукурузой, мальчики же наперебой расхваливали его историю, отчетливо понимая, что героя в ней на самом деле два.