Маленькие женщины

Дейзи радовалась их счастью и без устали выслушивала планы брата на будущее. Да и собственные воскресшие надежды скоро вернули ей те свойства, которые она ненадолго утратила, и она вновь стала жизнерадостным, деятельным существом, у которого для всех находились улыбка, доброе слово и предложение помощи; песни ее опять раздавались по всему дому, и мама ее радовалась тому, что против былой печали нашлось столь действенное средство. У милого нашего пеликана все еще оставались сомнения и страхи, но она мудро держала их при себе, измышляя всевозможные хитроумные испытания, которым подвергнет Ната, когда он вернется, а также строго следя за письмами, приходившими из Лондона: дело в том, что из-за моря прилетел некий загадочный намек, и душевное благополучие Дейзи будто бы отражало нынешнее приподнятое настроение Ната.

Пройдя через период Вертера и примерив на себя роль Фауста[442] – об этом своем опыте он говорил со своей Маргаритой так, будто по ходу дела познакомился с Мефистофелем, Блоксбергом и винным погребом Ауэрбаха, – теперь Нат чувствовал себя Вильгельмом Мейстером, проходившим ученичество у великих мастеров жизни. Дейзи, знавшая всю правду о его мелких прегрешениях и искреннем раскаянии, только улыбалась в ответ на его письма, состоявшие из смеси любви и философии: она знала, что не может молодой человек, живя в Германии, не заразиться немецким духом.

– Сердце у него без изъянов, а голова скоро прояснится, когда из нее выветрится весь этот туман табака, пива и метафизики. Англия пробудит в нем здравый смысл, а добрый соленый ветер унесет прочь все его глупости, – объявила миссис Джо, очень довольная тем, какие перспективы открываются перед ее скрипачом: его возвращение отложили до весны – что вызвало у него сильнейшие тайные сожаления, но весьма способствовало его профессиональному росту.

Джози провела месяц на взморье вместе с мисс Камерон и с таким рвением усваивала уроки, что ее энергия, дарование и терпение легли в основание дружбы, которая в последующие бурные и блистательные годы стала для Джози неоценимым достоянием. Дело в том, что чутье не подвело маленькую Джо, и сценические таланты, присущие всем Марчам, расцвели и превратили ее в актрису, высоконравственную и всеми любимую.

Том и его Дора дружно двигались в сторону алтаря; Бэнгс-старший так боялся, что сын его опять передумает и ринется в какую-то третью профессию, что с радостью согласился на его ранний брак – в этом он видел якорь, способный удержать переменчивого Томаса на одном месте. Упомянутый Томас не мог больше жаловаться, что его третируют: Дора относилась к нему с неизменными преданностью и обожанием, и жизнь его стала в результате столь прекрасна, что он утратил способность попадать в переделки, – все говорило о том, что он способен стать дельным человеком, наделенным ярко выраженным талантом к избранной им профессии.

– Осенью мы поженимся и некоторое время поживем у моего отца. Папаша, знаете ли, уже немолод, мы с женой должны о нем позаботиться. А потом заведем собственное хозяйство. – Так звучала в тот период его любимая речь, обычно вызывавшая улыбки на всех лицах: дело в том, что мысль о Томми Бэнгсе как главе собственного «хозяйства» казалась всем его знакомым бесконечно забавной.

Словом, дела обстояли превосходно, и миссис Джо начинала уже подумывать, что невзгоды ее на этот год закончились, – но тут возникло новое переживание. После долгого перерыва пришло несколько почтовых открыток от Дана, который в качестве обратного адреса писал: «Для передачи через М. Мейсон и т. д.». Таким образом он мог получать из дома столь желанные новости и передавать туда краткие послания, чтобы там никого не тревожило его длительное отсутствие. Последнее – его доставили в сентябре – было помечено: «Монтана», а содержание оказалось очень простым:

Наконец добрался, вновь пытаюсь заниматься горным делом, но долго не задержусь. Всем удачи. Мысль о ферме оставил. О планах скоро сообщу. Здоров, занят и очень счастлив. Д. К.