Маленький большой человек

— Ты видел, как он смотрел на Кастера? Да он его терпеть не может, вот что я тебе скажу! Но полковник — умный человек и понимает, что плетью обуха не перешибешь. Сейчас он беспокоится о майоре Эллиоте. Упрямец Кастер послал разведку по его следам. Я как раз выполнял этот приказ, когда наткнулся на тебя. Ты о нем ничего не знаешь?

— Ничего, — ответил я, начиная догадываться, что именно этот Эллиот и был разбит шайенами на южном берегу. Слава Богу, что у меня хватило ума спороть ту чертову кокарду!

— Бентон и Эллиот вместе сражались на Гражданской войне, продолжал капрал. — Да… А лошадей придется пристрелить. И тебе лучше раздобыть себе новый карабин, пока Кастер не узнал, что свой ты потерял.

— Я оставил его где-то там, — махнул я в сторону палаток. — Пойду поищу.

— Давай. Долго не задерживайся, и смотри у меня, чтобы все было по форме!

У белых всегда так. Стоит чуть расслабиться, как тебе мигом напомнят, кто из вас старше по званию.

Едва он отвернулся, я бросился к загону, в котором держали пленных женщин и детей. Внутри наспех сооруженной изгороди стояло несколько палаток, из которых доносились печальные голоса, оплакивавшие смерть близких и судьбу, недостойную Людей. Вокруг, разумеется, стояла стража, а мне предстояло пройти внутрь, не называя истинной причины своего визита. Меньше всего мне хотелось тогда снова попасться на глаза какому-нибудь начальству и получить очередной втык или приказ, что, по сути, одно и то же.

И тут я вспомнил Старую Шкуру, вернее, то, как он шел под перекрестным огнем. Тогда его спас сверток с амулетами, впервые подействовавшими против бледнолицых, и, конечно, слепота. Хотя, если вдуматься, главной здесь была самоуверенность. Я не стал закрывать глаза, но собрался с духом и нахально направился прямо к сержанту у одного из типи.

— Генерал Кастер приказал мне допросить пленных, — заявил я ему.

— Хорошо, — ответил тот и пропустил меня, но, прежде чем я успел войти, он сгреб меня за плечи и, прижавшись усами к уху, прошептал: — Послушай, договорись за меня с одной из этих молоденьких скво. Ведь ты говоришь по-ихнему… Скажи ей, чтобы после наступления темноты она вышла и негромко свистнула. А я дам ей подарок.

В ответ я лишь высокомерно повел плечами, высвободился и вошел внутрь.

Типи был так забит женщинами и детьми, что никто не мог сидеть. Они стояли и смотрели на меня, не прерывая своей песни смерти. Их волосы были растрепаны, а щеки в знак скорби расцарапаны. Маленькие дети, увидев мой мундир, хватались за ноги матерей и зарывались лицами в их подолы.

Одна старуха голосила громче всех, и передать все колена и переливы ее визгливой песни язык не в состоянии. Казалось, что у нее не легкие, а мехи, поскольку вой был заливист и крайне продолжителен. Говорить в таком шуме я не мог, и мне оставалось только ждать. Наконец старая карга заметила мое присутствие, прервалась на полуноте и злобно бросила:

— Уходи! Дай нам умереть от горя!

Мне показалось, что подобное выражение чувств, впрочем явно преувеличенных, преследовало одну-единственную цель: выяснить, понимаю ли я по-шайенски. И едва я дал ей понять, что язык этот мне знаком, она вцепилась мне в рукав и снова лицемерно запричитала:

— Я сестра Черного Котла. Я говорила ему, что нас всех убьют, если он не запретит своим молодым воинам нападать на белых людей. Но он не слушал меня. «Заткнись, глупая женщина!» — говорил он мне. А разве я была не права? Черный Котел мертв, все наши воины убиты, и мы совсем беззащитны. Я говорила ему, что не надо воевать с белыми людьми, которые всегда поступали с нами, как друзья. Они добрые и хорошие, и я понимаю, за что они наказали слабых и глупых Людей. И вот теперь нам, беспомощным женщинам, придется расплачиваться за дела наших плохих мужчин.

— Заткнись, глупая женщина! — сказал я, узнав наконец эту старуху. Ее звали Красные Волосы, хотя она и была почти седой. Но вот то, что она доводилась вождю сестрой, я слышал впервые. Впрочем, если она и не солгала, то это было единственной крупицей правды во всей ее болтовне. Нет, я ее не осуждаю, поскольку старая ведьма избрала верную тактику, которая впоследствии могла и сработать на генерале Кастере, но в тот момент меня интересовало совсем другое.

В ответ на мой окрик она немедленно прекратила рыдать и совершенно нормальным голосом осведомилась:

— А не хочешь ли ты, чтобы самая красивая наша девушка принесла сегодня ночью в твой типи луну и звезды?

Все это время я вглядывался в лица вокруг себя, но так и не увидел среди них Солнечного Света.

— Солдаты не убьют вас, по крайней мере, сейчас, — сказал я. — И хватит тебе, старуха, говорить языком змеи. Если бы ты не была так занята собственной ложью, то узнала бы меня. Ты же знаешь, что я не солдат. Я помог нашему народу спуститься вниз по реке и теперь вернулся, нарядившись так, чтобы меня не схватили синие мундиры.

Старая гарпия хитро взглянула на меня и ответила:

— Я тебя сразу узнала. Но считала, что ты стал предателем.