Маленький Большой Человек

Я сунул бревно в угли и пошуровал. Спиной я повернулся к денщику, чтобы он случайно не заметил, как свободной рукой я полез за ножом – нож был за пазухой. Яркий сноп искр взметнулся в черную пропасть неба. Но Кастер не пошевелился, ведь тогда ему пришлось бы изменить угол, под которым освещался его благородный профиль, ибо сейчас он также рисовался, как и утром, когда геройской поступью вышагивал по сожженному дотла индейскому селению. Но тогда он изображал «Генерала, обходящего поле брани», а сейчас – «Солдата на привале».

Просто удивительно, до чего такой человек, как Кастер, может подействовать на воображение его будущего убийцы; в моей голове тут же замелькала целая череда столь же монументальных картин: нож, занесенный над генералом; генерал в нимбе золотых волос; грозный оскал убийцы (то есть, мой) и тому подобная дребедень, но все это – увы! – заканчивалось одной и той же картиной: «Убийца схвачен!»

Не знаю, сколько времени ушло впустую на эти детские фантазии. Пришёл убивать – так убивай, чёрт побери, а воображение лучше оставить дома. По крайней мере, если ты белый. Так или иначе, но момент был упущен, потому как тут заговорил Кастер.

По-прежнему не отрывая глаз от бумаги и не прекращая писать, он открыл рот и сказал:

– Будьте любезны, кофе, пожалуйста!

Может, я в тот момент просто сдрейфил, а, может, у меня всегда была кишка тонка – просто так взять и зарезать человека, но как мне тогда показалось, да и сейчас так кажется, в ту минуту ничто иное как доверие, а может, доверчивость в его голосе спасли ему жизнь, тем самым изменив ход истории. Можете назвать меня малодушным, трусом, кем угодно, но я не мог перерезать горло человеку в то время как он пишет письмо жене и собирается пить кофе.

Так что убийца покорно отвечает: «Есть, сэр!» – и спускается вниз, где ждёт денщик.

– К генералу, бегом марш! – говорю я ему. – Он хочет принять ванну.

***

Не стоит, думаю, рассказывать во всех подробностях о том, как я покидал расположение 7-го Кавалерийского полка – потому как я ушёл оттуда той самой ночью. Ушёл прямо в лютую стужу, в глухую пору, в одиночку по заснеженному полю. Ну, а что было делать?

И пусть от своего замысла я не отказался, но мне требовалось время, чтобы прийти в себя. Я знал, что рано или поздно, а придет мой час и я доберусь до него, но это будет потом, когда я избавлюсь от этого наваждения. Да, находиться рядом с пленными Шайенами было для меня невыносимо. А уйти в низовья, к ещё свободным индейцам, об этом я и думать не хотел. Всё, с меня хватит! Я был сыт по горло.

Вот я и решил вернуться к белым, вернуться в город и раздобыть денег – где и как, всё равно – и на эти деньги купить себе сюртук, парчовую манишку и револьвер с перламутровой рукояткой. И вот, разодетый таким франтом, в один прекрасный день я встречу, обязательно встречу генерала Кастера, фланирующего под ручку со своей супругой по улице какого-нибудь городка, скажем, Топики или Канзас-сити, потому как мне было известно, что он любил эти города. (О, я разузнал о нем намного больше, чем сказал: так, он питал слабость к шикарным ресторанам и театральным зрелищам, и даже как свои пять пальцев знал Нью-Йорк – так, по крайней мере, сказал его денщик).

«Позвольте засвидетельствовать моё почтение вашей Супруге, сэр!» – скажу я ему и попрошу его на пару слов конфиденциально, и мы отойдём на несколько шагов в сторону, а его красавица-жена останется стоять на месте, кокетливо при этом улыбаясь из-под зонтика. И вот мы отойдём в сторону и я ему скажу: «Сэр,- скажу я ему,- вы – сукин сын». И тут он, конечно, как джентльмен, непременно потребует сатисфакции. Поэтому следующая сцена мне виделась уже в прерии, на заре: мы стоим спина к спине, дальше отсчитываем ровно по десять шагов, поворачиваемся и стреляем, потом он лежит на земле и сквозь расшитую рубаху у него на груди проступает красное пятно. Оно расплывается, расплывается…

«Сэр,- говорит он на последнем издыхании,- ваша взяла!»

Потом смотрю, а я палкой ковыряю мерзлую землю, выковыриваю ледяной корешок и грызу его, грызу. Очнулся ещё раз, смотрю – а я подкладываю какие-то листья под френч, вроде как от этого теплее будет – и бреду, еле волоча ноги, дальше. Вскоре все спуталось у меня в голове: я потерял представление о времени, забыл кто я, что я, где, куда и зачем – я просто спятил. Может, я не столько брел, сколько бредил. Вообще я удивляюсь, что выжил.