Маленький Большой Человек

Он то ли: скривился, то ли усмехнулся, и тихо так говорит:

– А обычным-то способом у него, эта, ничего не выйдет. Насчёт родственничков-то.

Тут я повернулся в постели, потому как от долгого лежания в одной позе у меня заломило в спине.

– То есть, как это? – спрашиваю я, хотя, в общем-то, понял его; а в новой позе мне стало ещё неудобнее.

Лавендер заморгал, откинулся на стуле и говорит:

– Знаешь что, я не хочу неприятностей на свою голову…

– Да ты ведь, вроде, собирался ночью бежать. Он вытаращил на меня глаза.

– Да, точно,- говорит он словно прозрел.- Правильно! – и вздыхает с облегчением.- Конечно. Совершенно верно.

– Там на столе бумага и карандаш – дай-ка мне, я нарисую тебе, как найти Шайенов.- И я рассказал ему множество полезных вещей про то, как себя вести с индейцами, и закончил так:

– Смотри же, в драку почем зря не лезь, но главное – что бы ни случилось, не ползай перед ними на брюхе, потому как хуже будет – Шайены этого не любят. У них недавно большая неприятность вышла с белыми и, может статься, они ещё не остыли и обижаются…

– На белых?

– На бледнолицых. А ты для них тоже бледнолицый, только черного цвета. Ничего не попишешь – такое уж у них мнение. А у них мнение – это всё равно как закон.

Я подложил под листок книгу и нарисовал ему карту. Читать Лавендер не умел, но опознать на рисунке реку и сообразить, как идти вдоль неё – это уж сам Бог велел.

– Если б ты меня подождал, я бы тебя языку жестов научил, а может, и шайенскому тоже, – сказал я.

– Нет, – говорит он. – Мне, эта, нельзя медлить. Но всё равно спасибо тебе.

– Постой-ка, – говорю я, потому как он встал и хотел было уйти. – Ты не договорил, что хотел, про Его Преподобие.

Тут Лавендер с заговорщицким видом подошёл к двери, выглянул в коридор, посмотрел налево, направо и, наконец, вернулся назад к моей постели.

– Он не спит с хозяйкой, – еле слышно проговорил он. – Наверное, потому что он проповедник. Хотя у других проповедников, у них ведь есть дети – значит, и ему, наверное, можно, эта…

– Постой, как не спит? Никогда, что ли? – спрашиваю я.- К примеру, индейцы тоже иногда, это самое, не спят – перед войной или, например, ежели сон плохой видели.

– Нет, – говорит Лавендер. – Совсем не спит. Никогда. Мне Люси сказала – она видела в яичном желтке. Она, эта, колдует, как ведьма. И всё видит. Потому-то я и ухожу. Стоит мне переспать с другой женщиной, она тут же знает всё. В яйце видит…

* * *

Той ночью Лавендер не сбежал. Утром пришёл как ни в чем не бывало, и даже не извинился, что ввёл меня в заблуждение. Какой там извинился, как бы не так – он тут же сделал вид, что имел в виду следующую ночь; а назавтра произошло то же самое, и через день – опять та же история… Лично меня просто бесит, когда БОЛТАЮТ и не ДЕЛАЮТ. Я, конечно, понимаю, что Лавендеру, наверно, просто надо было выговориться, излить кому-нибудь душу, так сказать, и ничего тут нет страшного, но Шайен мне бы хотелось, чтобы он сам в этом признался. Хотя с другой стороны, ежели человека до двадцати двух лет от роду держали рабом, то к нему, наверное, надо подходить с другими мерками, критериями, так сказать. Может, уже и то хорошо, что он вообще думает про свободу.

Да и вообще, кому-кому, а мне-то обижаться было нечего, что он остался, потому как мне в этом городишке, кроме как с ним, и поговорить было не с кем… Пока я ещё лежал, ко мне наведался тот парнишка, которого я свалил, Лукас Инглиш. Он, конечно, ненавидел меня лютой ненавистью и считал, что его не побили в честном бою, а просто провели – белые всегда так говорят, стоит индейцам поколотить их – но его папаша хотел подлизаться к Пендрейкам и послал его отнести кекс с глазурью, который испекла его мамаша. Лукас по пути где-то притормозил и слизал всю глазурь, но мне-то было всё равно, потому как у меня все ещё не было аппетита, да к тому же такое пушечное ядро, как этот самый кекс, я и в лучшие времена ни за что бы не съел.

Как только вышла за дверь миссис Пендрейк, которая провела его, он тут же начал говорить гадости. Ей-Богу, этот Лукас вместе с Его Преподобием мог бы выступать в цирке шапито – из них вышла бы шикарная пара комиков. Толстый и Тонкий. То есть, Грешник и Праведник. Спорили бы про женщин…

– Слушай, – говорит Лукас, обшаривая мою комнату своими подлыми глазенками – а у тебя тут вигвам что надо. Признайся, девок к себе таскаешь?

– А ты? – спрашиваю я его с издевкой.

– Ну, у мэеня! не такие хоромы. У меня? в комнате ещё трое братьев. Мои старики поработали на славу – нарожали полный дом детей, приткнуться негде. ещё ведь четыре сёстры имеется… Старшей восемнадцать. Какой-то мужлан каждую ночь влазит к ней в постель и вытворяет с нею чёрт-те что. Папаша совсем голову потерял.

Я попался на его дурацкую уловку и задал дурацкий вопрос:

– Чего ж он его не пристрелит?

– Гы-гы, – гоготнул он. – Так это её муж! Тут он садится в ногах моей кровати.