Маленький Большой Человек

– Слушай, а краснокожие скво – как они, а? Я елм-хал, воняют сильно. Я слыхал, у них если хочешь бабу, бросаешь горошку через костер, и возле какой бабы упадет, та и идёт с тобой, будь она хоть женой самого вождя. Лично я с краснокожей ни разу не пробовал. Которые мне попадались страшные были – жуть, По мне так уж лучше жирную овцу трахнуть, если ничего другого под рукой нету…

А у меня и так все в порядке. Позавчера вот захожу к себе наверх, а там – наша чёрномазая, пол моет. Смотрю никого нету, все внизу, мать и сёстры – в кухне. Мне захотелось – жуть. Беру я её, прямо на пол – бац, и давай…

Никогда я не любил, эти гнусные байки слушать – кто кого трахнул. В лучшем случае от них тоска берёт, а в худшем – если просто треп – ничего скучнее на свете не бывает. А хмырь этот чем больше трепался, тем яснее мне становилось, что никого-то он за всю жизнь ни разу не трахнул, а только игрался своими блудливыми ручонками с самим собой до полного идиотизма.

Но всё равно испытал чувство ревности – когда вошла миссис Пендрейк и сразу же предложила нам молока, а я отказался и сделал вид, что устал, а этот тип согласился, и она повернулась к нему спиной и повела его в кухню, а это гадёныш давай разглядывать её с готовы до ног – и я испытал чувство ревности. Потому как даже такой сморчок – он всё равно мужского пола, и миссис Пендрейк это знала, А она – она сама того не желая, ни на минуту не давала тебе аабыть, что она женщина, хотя ни слова, ни жеста – ничего для этого не делала, а наоборот холодна была с мужчинами, как лед, и смотрела на них сверху вниз словно они где-то в яме, в дерьме по пояс копошатся…

Лукаса долго не было, словно ему молока целое ведро выдали, потом пришёл – кепку забыл. По пути он облизывал свои толстые губы, и правильно делал, конечно, потому как под носом у него были молочные усы и вообще вся физиономия была в молоке. Мой нож лежал у меня под подушкой, и, помню, я в тот момент поклялся: пусть скажет хоть одно плохое слово но адресу миссис Пендрейк – и я выну его черное сердце из его подлой груди…

Но все обошлось.

– В общем, я скажу папаше, что ты уже оклемался от той трепки, – проговорил он, – Я на тебя не обижаюсь. Когда встанешь с постели, я познакомлю тебя с хорошей девкой в заведении у миссис Лиззи…- И ушёл.

Вот так. Я уже побывал взрослым воином, а теперь вот опять превратился в младенца – лежал лежнем целыми днями, и если никто не приходил поболтать со мной, то я просто лежал и глазел в потолок, а на нем приляпана была, или нарисована, голая женщина. Нет, не такая, как миссис Пендрейк, вы не подумайте. И не такая, как индейские женщины, на которых мне иногда случалось натыкаться, на голых, хотя вообще у Шайенов женщины скромные, а ежели бы я застукал Ничто голую, мы бы с ней оба сквозь землю провалились… Нет, на потолке была не такая, эта была нарисованная голая женщина, вроде той, что висела над стойкой бара в Эвансвиле в салуне – ещё в те времена, когда мой папаша читал там свои проповеди.

А забавно получается, я тогда не соображал, а теперь вот вспомнилось: бабу на картине одеялом прикрывали во время проповедей, Билл, помню, зубы скалил, а сестренки краснели, глядя на нее, а мне, помню, просто скучно было смотреть: толстый зад, толстые сиськи, толстые ляжки одну на другую закинула, чтобы, значит, хозяйство своё спрятать. Соски, помню, пунцовые были, на вишни похожие – вот почему я их и запомнил-то.

И вот теперь она была тут как тут, на потолке, прямо у меня перед глазами… Похоже, у них тут, в этом доме, все так – одна видимость и никакого толку, короче – липа: миссис Пендрейк – липовая мать, Преподобный – липовый пастырь, у Лавендера – липовая свобода, а теперь и у меня вот – женщина липовая. Лепная, то есть.

Наконец окреп я настолько, что стали меня даже на улицу выпускать погулять – укутав предварительно как следует, потому как зима была в разгаре и пока я лежал, пару раз случались даже снегопады. И вот однажды после обеда – во время которого Пендрейк, по-моему побил все свои рекорды и в одиночку одолел громадную индейку – миссис Пендрейк говорит мне:

– Мальчик мой, не хочешь ли пройтись со мной по городу? Мне кажется, тебе было бы полезно развлечься. Мы могли бы зайти в магазин купить что-нибудь из одежды, а потом выпить стакан содовой.

Ну, про покупки я долго говорить не буду. Миссис Пендрейк управилась с ними поразительно быстро для женщины, хотя накупила целую кучу всякой всячины и себе, и мне. Вообще, к одежде она/конечно, относилась, как её муж к еде: хватала жадно, но аккуратно. Но я, надо сказать, был ещё слабенький, да у меня в самые лучшие времена в магазинах всегда голова кругом шла. Она заметила, что мне не по себе, и говорит:

– А теперь пошли пить содовую.