В заведении, куда мы пришли, я раньше не бывал, оно как раз открылось пока я болел. Довольно шикарная, надо сказать, забегаловка была: мраморные столики, венские стульчики, везде медь блестит, стойка в баре из белого мрамора, а на ней какой-то сосуд вроде урны с прахом, серебром отделан, а сверху на нем купидон сидит, тоже серебряный, а сбоку две слоновьих головы торчат. Снизу у этой штуковины шесть или семь шишечек – это краники для сиропа. Ставишь стакан под такой краник, сиропу немного нацедишь, а потом суешь стакан слонику под хобот, ухо ему повернешь – и оттуда, из хобота, содовая шипит, брызжет.
Парень, который этим заведением заправлял, мне сразу пришёлся не по вкусу, потому как уж слишком высокого был о себе мнения, и росту тоже – под потолок, носил парчовый жилет и бумажный цветок в петлице. У него были чисто выбритые щеки и чёрные вьющиеся волосы. Пожалуй, кто-то счел бы его даже красивым. Сам он явно был просто уверен в своей неотразимости. Но лично меня раздражали его нагловатые ухватки – Шайен, его заведение посещали женщины с детьми.
Так вот этот красавец сам разливал в стаканы содовую, ставил стаканы на серебряный поднос, а маленький мальчишка-негритос, разряженный под арапа в тюрбан и шаровары, хватал поднос и семенил к столику. Я сунул ему монетку, которую дал мне Преподобный, но этот арапчонок и тени благодарности не показал, а только укусил её, монетку-то, чтобы проверить, не фальшивая ли, и сунул в туфлю с загнутым кверху носком. Вы спросите, зачем я это сделал, да просто затем, чтобы казаться взрослым и сделать вид, что это я привёл сюда миссис Пендрейк, а не наоборот, потому как мне было уже почти шестнадцать. Я хоть и уступал ей ростом, но за столом это было незаметно.
Она сразу поняла ситуацию, потому как вообще в отношениях мужчины и женщины видела все насквозь, и, не привлекая внимания, сунула мне доллар, чтобы я смог расплатиться, когда придет время.
Минуты две я был абсолютно счастлив и все было как во сне: мы с нею вдвоём, одни; она зовет меня «мальчик мой» и «дорогой», а на губе у неё розовая пенка от содовой с вишневым сиропом. И никогда в жизни я не видел ничего прекраснее, чем её лицо под меховой шапкой! Мы вдвоём – и никто нам не был нужен, и никого больше не существовало в этой кондитерской лавке, а, может, и на всем свете тоже…
И тут подходит этот чёртов хозяин заведения и скалит свои лошадиные зубы, что у него, наверно, сходит за улыбку, и говорит миссис Пендрейк:
– Может, парнишка съест пирожное?
Говорил он не так, как она – изысканно культивированно, и не безграмотно, как я, а просто как-то погано. А ещё – он был первым, кто не пасовал перед миссис Пендрейк, а смотрел на неё в упор, нагло прищуриваясь.
Она запнулась на секунду, а потом говорит мне:
– Знакомься, Джек. Это мистер Кейн.
Надо сказать, что я к тому моменту уже кое-что знал про хорошие манеры, и потому встал, чтобы не позорить её, но этот тип ничего не сказал, не протянул руки и вообще меня проигнорировал; он ушёл за мраморную стойку, снарядил там поднос с печеньем и карамелью и отправил их мне посредством арапчонка в шароварах.
– Как это мило, – сказала миссис Пендрейк, когда сладости были доставлены на наш столик. – Мальчик мой, надеюсь, ты не станешь возражать, если я пойду и заверну покупки, покуда ты занят всем этим? Мне необходимо купить ещё кое-что, но я не прощу себе, если ты переутомишься в первый же день после болезни.
Я так любил слушать её голос, что от меня порой ускользал смысл сказанного. Вот и теперь я не сразу сообразил, что она оставляет меня одного, и понял это только тогда, когда она тронув меня за плечо, направилась к двери. Ей пришлось самой открывать тяжёлую дверь, потому что этот самый управляющий как раз отвернулся и не смотрел в её сторону, хотя всего минуту назад, когда собирались уходить две костлявых уродины, в которых я узнал жену нашего церковного старосты и её великовозрастную сестру, пребывающую в девичестве, – он вскочил и, заискивающе раскланявшись, проводил их на улицу.
Ну, подумал я, если он рассчитывает получить за свои дурацкие пирожные весь мой доллар, то он ошибается. Я вообще не хотел никаких пирожных и меня немного задело, что миссис Пендрейк забыла указание доктора насчет того, что мне не следует увлекаться сладостями. Почувствовав себя обиженным, я откинулся на стуле и уставился в потолок, и что бы вы думали я там увидел? Совершенно верно,- там была моя старая мучительница! Голая женщина, та самая, из салуна в Эваневиле. Й тут мне вспомнился Льюк Инглиш и то, что он сказал про девку в заведении миссис Лиззи. Он, конечно, всё наврал, но я знал, где находится эта самая Лиззи – на другом конце города, на втором этаже над салуном – и там точно были шлюхи, все время торчали в окнах, а иногда, увидев на улице мальчишку моего возраста, какая-нибудь из них кричала:
– Иди сюда, за доллар научу! – или что-нибудь ещё в таком же роде.