Маленький, большой

— Вы, как и я, задались, наверное, вопросом: что это за народ, которому пришел на помощь Рассел Айгенблик. Мы как народ еще слишком молоды, чтобы обзавестись преданиями, подобными рассказу о короле Артуре, да, вероятно, и слишком самодовольны, чтобы в таковых нуждаться. Ни одной подобной легенды не сложено о так называемых отцах нашей страны, а идея о том, что кто-то из этих джентльменов не умер, а погрузился в сон, где-нибудь, скажем, на плато Озарк или в Скалистых горах, забавна, но не имеет сторонников. Один лишь всеми презираемый краснокожий, танцующий с духами, уходит корнями в достаточно далекое прошлое, чтобы снабдить нас таким героем. Однако индейцы проявили к Расселу Айгенблику так же мало интереса, как он к ним. О каком же народе идет речь?.. Ответ таков: это не народ. Не народ, а Империя. Империя, способная включить в себя (и некогда включавшая) любой народ или народы. В ней все менялось: жизнь, королевская власть, границы, столицы. Помните шутку Вольтера: не священная, не римская и не империя?[266] И все же она, в некотором смысле, существовала до тысяча восемьсот шестого года (как мы думали), когда отрекся от власти последний император, Франц Второй[267]. Так вот, я утверждаю, джентльмены, что Священная Римская империя не кончилась в тысяча восемьсот шестом году. Она продолжала существовать. Как амеба, она перемещалась, ползла, раздувалась и сжималась. Пока длился затяжной сон Рассела Айгенблика (по моим подсчетами — ровно восемь веков), — пока, фактически, спали мы все — она сползала и скользила, дрейфовала наподобие континентов и наконец очутилась там, где находимся мы с вами. Где проходят ее границы, не имею понятия, подозреваю только, что они совпадают с границами данной страны. Мы, во всяком случае, пребываем явно в их пределах. Не исключаю, что этот город является Столицей — а если нет, то Главным Городом.

Хоксквилл отвела взгляд от слушателей.

— А Рассел Айгенблик? — спросила она, ни к кому не обращаясь. — Он был некогда императором. Не первым, разумеется, — первым был Карл Великий (о нем некоторое время ходила схожая история: сон, пробуждение) — не последним и даже не самым выдающимся. Да, он был силен и талантлив; по характеру неустойчив; править не умел; как полководец отличался упорством, но, в общем, был неудачник. Кстати, именно он присовокупил к названию империи слово «священная». Около тысяча сто девяностого года, когда в империи воцарился относительный мир и с Папой тоже пока не было осложнений, он решил отправиться в Крестовый поход. Язычник недолго трепетал перед его карающим мечом: выиграв битву или две, император при переправе через одну из рек Армении упал с лошади и не смог выплыть в тяжелых доспехах. Он утонул. Так утверждает Грегоровиус и другие авторитетные историки... Но германцы, претерпевшие затем множество неудач, отказались в это верить. Он не умер. Он просто спит — возможно, у Кюффхаузера в горах Гарц (это место до сих пор показывают туристам), или среди моря, на острове Домданиель[268], или где-нибудь еще. Однажды он вернется, дабы помочь своим любимым германцам, дать победу германскому оружию и привести к славе германскую империю. Последний, чудовищный век немецкой истории исчерпал эти тщеславные мечты. Но на самом деле император, несмотря на его место рождения и имя, не был германцем. Он был императором всего мира, во всяком случае христианского. Империю он получил в наследство от француза Карла Великого и римлянина Цезаря. Теперь он переместился вместе с древними границами, но поменял при этом не империю, а только имя. Джентльмены, Рассел Айгенблик — это император Священной Римской империи Фридрих Барбаросса, да, die alte Barbarossa[269], пробудившийся, чтобы взять под свое начало империю в последний, столь необычный период ее истории.

Заключительную фразу Хоксквилл почти выкрикнула, поскольку слушатели с протестующим ропотом начали вставать.

— Чепуха! — произнес один.

— Абсурд! — презрительно фыркнул кто-то еще.

— Вы имеете в виду, Хоксквилл, — рассудительно начал третий, — что Рассел Айгенблик вообразил себя воскресшим императором и что...

— Понятия не имею, кем он себя воображает. Я говорю о том, кем он является.

— Тогда ответьте на вопрос. — Член клуба поднял руку, чтобы утихомирить публику, еще более разошедшуюся из-за упорства Хоксквилл. — Почему он возвращается именно сейчас? Вы ведь сказали, что герои возвращаются, дабы спасти народ от величайшей беды и прочее?

— Да, так гласит предание.

— Тогда почему теперь? Если этот никчемный император так долго таился и выжидал...

Хоксквилл опустила взгляд.

— Я уже говорила, что не готова давать советы. Боюсь, мне доступны еще не все фрагменты головоломки.

— Каких же не хватает?