– Жаль, что вы раньше не познакомились, у вас было бы больше времени. А то она столько времени пробыла в одиночестве в четырех стенах, лишь я и её куклы. Она ненавидит их больше, чем детей, которые её не понимали. Ведь бездушные пластмассовые люди молча игнорировали её. Она плакала, спрашивала у них, но они смотрели на неё и молчали. Я ей объясняла, что они не живые, но она отвечала: «Дети на улице живые, но они мне не отвечают», – сказала это, заплакала, вытерла слезы и продолжила рулить машиной.
– Но ведь еще не конец, она ведь может победить болезнь?
– Надеюсь на это, – ответила мать Юли и припарковалась возле больницы. – Выходим, мы уже на месте. Только не шуми, хорошо? – она посмотрела на моего сына и улыбнулась.
– Хорошо, я тише воды, ниже травы.
Она потрепала по волосам мелкого и пошла вперед в больницу. Она, наверно, молилась мысленно, лишь бы дочь была жива, чтобы была в сознании, и всё у неё было хорошо. Видела, как она что-то шепчет, но к нам не оборачивалась. Мы поднялись на лифте на третий этаж, вышли, наделы белые халаты и обули тапочки, которые нам достала из сумки мать Юли.
– Так здесь полагается
После её слов все пожали плечами и сделали, как она сказала.
Мы вошли в отделение, там было много деток – лысые, с бледным цветом кожи, полуживые. Я уже пожалела, что не соврала сыну, что Юля уехала. Но сын машет ручкой деткам, а они ему в ответ, у многих от моего солнышка появилась улыбка на лицах. Это заметила и мать Юли, она с легкостью выдохнула и поняла, что Юля тепло его примет, хоть ей сейчас и тяжело.
Зайдя в палату, я увидела Юлю, которая лежала в палате, отвернулась к стене. Вроде не спала, но особо не радовалась этому, когда открылась дверь, она даже не заметила нас. Она лишь недвижно лежала, уткнувшись в одну точку. Но сын первый к ней подошел и похлопал по боку, чтобы она обернулась. Он сам не знал, спит она или нет, но хотел её увидеть. Юля быстро посмотрела на того, кто её трогал, и не поверила своим глазам.
А сынок сходу начал с ней говорить. Ручки задергались, пальчики забегали, а глаза Юли не верили тому, что увидела его.
– Привет! Юль, я так соскучился по тебе, вот сегодня решили тебя проведать.
Она ничего не сказала, лишь обняла его, слезки закапали. Невольно руки сына её обняли.
– Всё хорошо, – он не заметил, как заговорил.
Хотя Юля не слышала, что он говорит, ей это было неважно. Ведь она хотела с кем-то поговорить, но кроме сиделки, которая знала язык глухонемых, никто из деток его не знал. Потому она особо ни с кем не говорила, лишь целыми днями лежала, а вечером разговаривала с мамой.
– Привет! – сказала Юля. – Я так скучала по тебе, – она ручками взяла лицо моего сына и смотрела прямо в глаза. – Я была здесь одна, не физически, а душой. Нет ни одной родной души, кто меня мог понять, будто я уехала в другую страну, где не знала их языка. Они смотрели на меня, но взгляд проходил сквозь меня. Хотела увидеть тебя, хотя бы на секунду, чтобы наши глаза встретились. Всю ночь просила Бога, чтобы ты появился здесь, пусть даже во сне приснился мне. Но я была одна, лежала и думала, где ты. Мне так больно было, голова болит до сих пор, но я живая, слышишь, я жива, – она обняла Малого крепко-крепко. – Ради тебя выживу, слышишь меня, я выживу вопреки всему, – Юля говорила Малому. – Хочу еще раз выйти на улицу, чтобы с тобой слепить снеговика, посмотри, сколько снега за окном.
– Вижу, Юль, тоже скучал, мне так было не по себе, в моей груди кололо сердце. Хотел вопреки всему увидеть тебя, – сказав это, взял за руку, смотрел в ее голубые глаза.
Впервые увидел эти глазки, она смотрела на меня, не отводя их. Я спросил, не знаю зачем, но мои руки в воздухе танцевали в танце алфавита глухонемых.
– О чем мечтаешь?
Слезы потекли по её щекам, но она не отводила глаз от моих.
– Хочу быть здоровой, но самое главное, чтобы ты был рядом со мной. Хочу держать твою руку и не отпускать, хочу, чтобы мама больше не плакала, когда смотрит на меня. Чтобы мы с тобой дружили до конца, хочу просто быть с тобой.
Мать Юли смотрела на детей, и слезы текли по щекам, она видела, как дорог этот мальчик ей. Она не знала, что дети так могут любить, детки намного искреннее, чем грубые взрослые. Мы давно забыли искренние чувства, лишь одни расчеты, наша гордость затмила наши сердца. Деньги – это наше всё, мы готовы быть несчастными, но при деньгах. Готовы продать всё, но ради чего мы живем? Зачем существуем в этом мире, когда умрем, туда мы ничего не заберем. Но секунды жизни, когда детки радуются, – вот что дает мне сил. Я видела, как сын разговаривает с девочкой, которую знает чуть больше трех месяцев, а они готовы дружить до смерти. Ему было плевать, что она не красивая, без волос, что бледная, ему важно то, что она просто есть у него.