Маленькій іоганнесъ

— Да, да, все это прекрасно, но я считаюсь между гномами самымъ умнымъ, и я долго и прилежно учился, пока узналъ то, что теперь знаю. Я долженъ быть остороженъ при моей мудрости. Если я буду пробалтываться, то могу лишиться своей репутаціи.

— Въ которой же изъ книжекъ, полагаешь ты, заключается истина?

— Я уже много читалъ, но не думаю, чтобы мнѣ могла попасться такая. Это не можетъ быть ни книжка эльфовъ, ни книжка гномовъ. Тѣмъ не менѣе она должна существовать.

— Можетъ быть, это людская книжка?

— Такой я не знаю, да и не думаю, чтобы въ ней была истина, потому что настоящая книжечка должна приноситъ огромное счастье и покой; въ ней пряно должно стоять все такъ, какъ оно есть, чтобы никто не могъ ни спрашивать, ни желать большаго. А люди до того, думаю, еще не дошли.

— О, нѣтъ! — засмѣялся Виндекиндъ.

— Но развѣ есть такая книжечка? — спросилъ Іоганнесъ съ напряженнымъ любопытствомъ.

— Да! да! — шепталъ гномъ: — я знаю это изъ старыхъ, старыхъ разсказовъ. Постойте. Я знаю даже, гдѣ она находится и кто ее могъ бы найти.

— Отчего же у тебя ея еще нѣтъ? — спросилъ Виндекиндъ.

— Терпѣніе — все будетъ! Нѣкоторыхъ подробностей я еще не знаю, но скоро я ее найду. Я много для этого въ своей жизни работалъ и много искалъ... Для того, кто ее найдетъ, жизнь станетъ похожа на солнечный ясный осенній день, — голубое небо сверху и голубой туманъ вокругъ; ни одинъ листокъ не шелохнется, ни одна вѣточка не затрепещетъ, ни одна капля не упадетъ; тѣни не будутъ мѣняться, и золотыя верхушки деревьевъ никогда не поблѣднѣютъ. И что намъ кажется яснымъ — станетъ для нашедшаго эту книжечку темнымъ, а что для насъ есть счастье — будетъ печалью для тѣхъ, кто ее прочтетъ. Да, это все я знаю, и когда-нибудь ее найду.

Гномъ поднялъ брови вверху и приложилъ палецъ въ губамъ.

— Вистикъ, не могъ ли бы ты меня научить... — началъ Іоганнесъ, но прежде чѣмъ онъ кончилъ, онъ почувствовалъ сильный порывъ вѣтра и увидалъ надъ собой огромную черную фигуру, быстро и неслышно пронесшуюся.

Оглянувшись на Вистика, онъ только видѣлъ, какъ его ножка исчезла въ дуплѣ. Гномъ вмѣстѣ съ книжечкой прыгнулъ въ свою норку. Свѣчка начала тускнѣть и, наконецъ, совсѣмъ потухла.

— Что это такое было? — спросилъ Іоганнесъ, прижавшись въ темнотѣ въ Виндекинду.

— Сова, — сказалъ Виндекиндъ.

Оба нѣкоторое время молчали.

Потомъ Іоганнесъ спросилъ:

— Вѣришь ты тому, что Вистикъ говорилъ?

Вистикъ совсѣмъ не такъ уменъ, какъ онъ самъ думаетъ. Такую книжечку онъ никогда не найдетъ, да и ты ее тоже не найдешь.

— А есть такая?

— Книжечка эта существуетъ, какъ существуетъ твоя тѣнь. Но какъ бы ты ни бѣжалъ за нею и какъ бы ты осторожно ни ловилъ ее, ты ее никогда не поймаешь и никогда не схватишь. И, наконецъ, ты увидишь, что ищешь самого себя. Не будь глупымъ и забудь болтовню гнома. Я тебѣ разскажу сотни прекрасныхъ исторій. Пойдемъ со мной. Лучше полетимъ на опушку лѣса и посмотримъ, какъ влажные покровы росы на спящихъ нивахъ исчезаютъ подъ лучами нашего благого отца. Пойдемъ.

Іоганнесъ пошелъ, но словъ Виндекинда онъ не понялъ и его совѣту не послѣдовалъ. И въ то время, какъ онъ глядѣлъ на занимавшееся блестящее осеннее утро, онъ все еще думалъ о книжечкѣ, въ которой сказано, почему все на свѣтѣ такъ, какъ оно есть, — и молча повторялъ про себя: "Вистикъ, Вистикъ"!

VI

Іоганнесу казалось, что въ слѣдующіе за этимъ дни ему уже не было такъ весело и хорошо съ Виндекиндомъ ни въ лѣсу, ни на дюнахъ. Мысли его не были больше наполнены всецѣло тѣмъ, что говорилъ Виндекиндъ и что онъ ему показывалъ. Каждый разъ онъ думалъ о книжечкѣ, но говорить объ этомъ не рѣшался, а то, что онъ видѣлъ, уже не казалось ему такимъ прекраснымъ и такимъ чудеснымъ, какъ прежде. Облака стали черны и тяжелы, онъ сталъ бояться ихъ, ему казалось, что они должны были его придавить. Онъ сталъ сожалѣть о бѣдныхъ усталыхъ деревьяхъ, когда осенній вѣтеръ безъ устали тормошилъ и стегалъ ихъ, такъ что свѣтлая нижняя поверхность ихъ листьевъ переворачивалась кверху, а желтая листва я сухіе сучья развѣвались по воздуху.

То, что Виндекиндъ ему разсказывалъ, его болѣе не удовлетворяло. Многаго онъ не понималъ, а на вопросы, которые онъ ставилъ и которые его такъ часто занимали, онъ никогда не получалъ ясныхъ, удовлетворительныхъ отвѣтовъ. Іоганнесъ постоянно думалъ то о книжкѣ, въ которой все должно было быть написано такъ ясно и просто, то о томъ вѣчно солнечномъ, тихомъ осеннемъ днѣ, который бы затѣмъ послѣдовалъ.

— Вистикъ! Вистикъ!

— Іоганнесъ, я боюсь, что ты все-таки останешься человѣкомъ. Даже твоя дружба — человѣческая; первый, кто съ тобой послѣ меня поговорилъ, отнялъ все твое довѣріе ко мнѣ. Ахъ, моя мать была права.