Маленькій іоганнесъ

— Я этого и не думаю, Вистикъ, — сказалъ Іоганнесъ. Онъ отвернулся и пробовалъ заснуть; но ключикъ не выходилъ у него изъ головы. И когда онъ въ другой разъ снова сталъ читать толстую книгу, онъ снова думалъ о ключикѣ, и тогда онъ ясно видѣлъ, что книга, которую онъ читалъ, не была настоящая.

VIII

"Ну, теперь онъ придетъ"! — думалъ Іоганнесъ, когда въ первый разъ стаялъ снѣгъ, и тутъ, и тамъ, группами показались подснѣжники. "Придетъ ли онъ"? — спрашивалъ онъ у подснѣжниковъ. Но они этого не знали и продолжали смотрѣть своими опущенными головками въ землю, какъ будто бы имъ было совѣстно той поспѣшности, съ которою они выскочили, и какъ будто они хотѣли снова попрятаться.

Подулъ ледяной восточный вѣтеръ, и снѣгъ навалился высоко надъ бѣдными скороспѣлыми существами.

Много недѣль спустя, показались фіалки; ихъ сладкимъ ароматомъ наполнилась чаща; когда же солнце хорошенько прогрѣло покрытую мохомъ землю, распустились также сотнями и тысячами пестрыя примулы.

Скромныя фіалки со своимъ сильнымъ ароматомъ были только таинственными предвѣстниками приближающихся чаръ; веселыя же примулы олицетворили жизнерадостную дѣйствительность. Проснувшаяся земля задержала первые солнечные лучи, и примулы соткали себѣ изъ нихъ свой золотой уборъ.

"Теперь! Теперь онъ придетъ навѣрное"! — думалъ Іоганнесъ. Напряженно слѣдилъ онъ за вѣтками деревьевъ, какъ почки изо дня въ день понемногу надувались, выпираясь изъ коры, какъ выглянули первые свѣтлозеленые носики листьевъ между коричневыми чешуйками.

Долго смотрѣлъ Іоганнесъ на зеленые листики: онъ ни разу не видѣлъ, чтобы они при немъ вытягивались, и все-таки ему казалось, что они замѣтно увеличивались, стоило ему отвернуться отъ нихъ хоть на минуту. "Они боятся роста, когда я на нихъ гляжу", — думалъ онъ.

Уже листва начала бросать тѣнь, но Виндекиндъ все еще не приходилъ; ни одинъ голубь не садился возлѣ Іоганнеса, ни одинъ мышенокъ не заговаривалъ съ нимъ. Когда онъ обращался въ цвѣтамъ, они только качали головками, но не отвѣчали.

"Мое наказаніе еще не окончено", — думалъ онъ.

Однажды, въ одинъ солнечный весенній день, онъ пришелъ къ пруду около дома. Всѣ окна были открыты настежъ. Можетъ быть, туда въѣхали люди?

Уже кусты черемухи около пруда покрылись совсѣмъ нѣжными листиками, всѣ вѣточки какъ бы окрылились тонкими зелеными крылышками. На травѣ, возлѣ черемуховыхъ кустиковъ, лежала дѣвочка. Іоганнесъ разсмотрѣлъ только ея свѣтлоголубое платье и бѣлокурые волосы. Красношейка, сидѣвшая у нея на плечѣ, клевала у нея ивъ руки. Вдругъ дѣвочка повернула голову и увидѣла Іоганнеса.

— Здравствуй, мальчикъ! — сказала она и привѣтливо кивнула головой.

При этихъ словахъ дрожь пробѣжала по тѣлу Іоганнеса съ головы до ногъ. Это были глаза Виндекинда, это былъ его голосъ.

— Кто ты? — спросилъ онъ. Его губы дрожали отъ волненія.

— Я — Робинетта, а это моя птичка. Она тебя не испугается. А ты любишь птицъ?

Красношейка не испугалась Іоганнеса; она даже сѣла къ нему на руку. Это было совсѣмъ какъ прежде. Должно быть, это — Виндекиндъ, это голубое существо.

— Разскажи же, какъ тебя зовутъ? — говорилъ голосъ Виндекинда.

— Развѣ ты меня не знаешь? Ты не знаешь, что меня зовутъ Іоганнесомъ?

— Откуда же мнѣ это знать?

Что бы это значило? А все-таки это былъ знакомый сладкій голосъ, все-таки это были тѣ же темные, глубокіе, какъ небо, глаза.

— Что ты такъ на меня смотришь, Іоганнесъ? Развѣ ты меня когда-нибудь видѣлъ?

— Я думаю, да.

— Ну, это ты, конечно, видѣлъ во снѣ.

— Во снѣ? — повторилъ Іоганнесъ. — Неужели въ самомъ дѣлѣ я все это видѣлъ только во снѣ? Или, можетъ быть, и теперь я вижу сонъ?

— Гдѣ ты родилась? — спросилъ онъ.

— Очень далеко отсюда, въ большомъ городѣ.

— Среди людей?

Робинетта засмѣялась. Это былъ смѣхъ Виндекинда.

— Я полагаю. А ты — нѣтъ?

— Ахъ, да... и я тоже.

— Тебя это огорчаетъ? Развѣ тебѣ люди не милы?

— Нѣтъ, да и кому же они милы?

— Кому? Нѣтъ, Іоганнесъ, какой ты, право, забавный мальчикъ! Ты, можетъ быть, больше любишь животныхъ?

— О, гораздо больше! И особенно цвѣты!

— Собственно говоря, иногда и я думаю такъ же. Но это несправедливо. Мы должны любить людей, говоритъ отецъ.

— Почему же это несправедливо? Л люблю кого хочу, справедливо это или нѣтъ — все равно.

— Ну, Іоганнесъ! Развѣ же у тебя нѣтъ родителей или кого другого, кто о тебѣ заботится? Развѣ ты ихъ не любишь?

— Да, — сказалъ Іоганнесъ, задумчиво. — Я люблю моего отца, но не потому, что это справедливо. И не потому также, что онъ человѣкъ.

— Почему же?

— Этого я не знаю; потому что онъ не такой, какъ всѣ люди, потому что онъ также любитъ цвѣты и птицъ.

— И я также люблю ихъ, Іоганнесъ. Ты видишь? — И Робинетта подозвала красношейку опять въ себѣ на руку и привѣтливо заговорила съ ней.

— Это я вижу, — сказалъ Іоганнесъ, — и ты мнѣ тоже мила.

— Уже? Такъ скоро! — засмѣялась дѣвочка. — Кого же ты больше всего любишь?