Маленький клоун с оранжевым носом

— В чем? В том, что он заработал много денег на взломе сайтов? Послушайте, Матвей, вы-тo, конечно, знаете, что Израиль находится чуть ли не на первом месте в мире по компьютерному пиратству! Люди зарабатывают миллионы, взламывая программы или копируя лицензионные диски. И что? Вы станете читать мне мораль о том, что это делать незаконно и плохо? А сами вы никогда не покупали пиратских копий фильмов или музыки, не говорю о программах?

— Это разные…

— Это не разные! — воскликнула Соня. Похоже, мнение ее сложилось еще три года назад — наверняка под влиянием мужа, но меня, по правде говоря, ее взгляды на мораль не интересовали совершенно, и я не стал ее слушать, я просто сказал:

— Соня, я хочу спросить совершенно о другом. Алик пришел к Мише и крупно с ним поговорил. Наверняка речь шла о том, что, если Миша не прекратит…

— Прекратит? — взмахнула руками Соня. — Да вы действительно не знаете? Алик вам не рассказывал? Ну да, конечно, зачем ему выставлять себя в идиотском… Мне Миша тоже не сразу рассказал, выдавливал по фразе каждый день… Алик требовал, чтобы Миша не только прекратил взламывать сайты, но и вернул клиентам все деньги, которые заработал честным… — тут Соня все-таки запнулась, но на малую долю секунды, и продолжила: —…трудом, вы себе это представляете?

— Представляю, — пробормотал я.

Если Алик действительно потребовал от Миши, чтобы тот вернул деньги — больше миллиона шекелей! — то мотив преступления становился значительно более отчетливым, очевидным даже, потому что взять такую сумму Миша уж точно нигде не мог, разве что ограбить банк или… или убрать с дороги Алика. Любым способом.

— Конечно, Миша сказал, что деньги клиентам вернуть не может, но готов, чтобы не поднимать шума, компанию ликвидировать…

Какое благородство. Чтобы не поднимать шума. Чтобы кто не поднимал шума?

— Соня… — сказал я.

— И больше с тех пор они не общались, — закончила Соня начатую фразу.

— Совсем? Они же занимались вместе юридическими процедурами — закрытие дела, раздел капитала…

— Это было сделано быстро. Я даже не помню… За неделю, по-моему. А потом Миша улетел в Москву, вы же знаете, Матвей, в России было такое благодатное время для компьютерного бизнеса, особенно с Мишиными способностями и знаниями…

О да, в этом я и не сомневался. Подальше — на всякий случай — от израильской полиции.

— Миша сразу и уехал? — спросил я. — Это не так просто, надо в Москве подготовить почву, прощупать рынок, узнать, какие именно компьютерные услуги требуются больше всего…

— Конечно, — успокоившись, кивнула Соня. — У Миши в России немало друзей, они провели предварительную разведку.

— Миша уехал через…

— Что? Через две или три недели после того, как случилась эта неприятная история.

Быстро, однако. В свое время — три года назад — я не следил за перипетиями того дела, у меня были свои проблемы, я знал, конечно, что Миша в Москве, а потом слышал, что он открыл там компьютерную фирму, занимался русским интернетом, это почему-то вообще было модно среди «наших» — поднимать интернет именно в России: рынок, мол, огромный, есть где, в отличие от Израиля, развернуться. Миша развернулся, да. Быстро, однако, он оправился от потери преуспевавшей фирмы. Три недели — надо же…

— Перед отъездом — вспомните, пожалуйста, Соня, это очень важно — Миша приезжал к Алику?

Не нужно мне было говорить о том, что это важно. Упомянул бы вскользь, и Соня, возможно, сразу бы и вспомнила. А теперь… Она смотрела на меня настороженно, она ощутила в вопросе подвох, хотя и не подозревала, какой именно.

— Не знаю, — сказала она, отвернувшись. — Не помню.

— Был, — сказал я. — Поймите, Соня, для Алика сейчас это совершенно все равно. Для Миши — тем более, прошло три года.

— Тогда почему вы спрашиваете?

— Для себя, — сказал я, практически не погрешив против истины, и потому, должно быть, голос мой звучал вполне убедительно. — Просто я хочу знать, какой была последняя точка в их отношениях.

Именно так. Последняя точка. Мне известно, что это означает, а Соня пусть понимает как хочет.

— Да, Миша ездил к Алику перед отлетом, — сказала она. — О чем они говорили — не знаю. Вернулся Миша в расстроенных чувствах в первом часу ночи. А может, даже во втором, не скажу точно… Самолет у него был в десять, он должен был хоть немного поспать, я сказала, что не нужно было ему так долго сидеть у Алика, а он…

— Да? — напомнил я о себе, потому что Соня замолчала, не закончив фразы, и долго смотрела в стену перед собой.

— Не помню, — сказала Соня. — Мы легли спать, утром Миша улетел в Москву, я его не видела полгода, это был трудный для нас период.

Для Алика тоже, но это ни Мишу, ни тем более Соню не интересовало ни в малейшей степени.

— Он что-то сказал, когда вернулся… Как-то ведь он прокомментировал свой разговор с Аликом?

— Какая разница? Три года…

— Да-да, — сказал я с излишним, может быть, нетерпением. — Три года, все забыто. Но все-таки. Он вернулся в расстроенных чувствах, говорите вы… и сказал…