Маленький ныряльщик

Естественно, мы подвсплыли и стали усиленно вентилироваться через шноркель. Интересно, заметил ли кто-нибудь на эскадрах торчащее из воды бревно, следующее к северу двухузловым ходом? Мы сочли за благо удалиться подальше, и в связи со всеобщей занятостью, место вахтенного начальника заступил Игнат, рулевым работал Степан Осипович, а роль посыльного досталась мне. Отдыхающая вахта при этом совершенно не могла отдыхать – аврал, стопроцентная занятость.

Вскоре опробовали турбину. Там всего-то навсего заменили подшипник, после чего разразились бурные дебаты и о его конструкции, и о доступе к этому слабому месту при ремонте.

День прошел насыщенно, можно сказать, с огоньком. К Александрии мы снова наведались вечером, чтобы убедиться в том, что все здесь по-прежнему, мирком да ладком.

А вот и нет. Английские корабли, оказывается, тут, пока мы были заняты, как-то маневрировали и все перепутались. Зато французы остались на месте. Разбираться в том, что произошло, оказалось рискованно – как минимум еще три корабля «топтались» мористее основных сил и страшно меня нервировали. Еще заметят перископ или наедут на него – что делать будем? Кстати, их шумы через слуховые трубки прекрасно различались, что создавало некоторое психологическое давление.

Мы уходим заряжаться. Солнце скатывается к горизонту, а по ночам нынче особо-то на море не воюют, если только десанты высаживают, чему мы никак не можем помешать.

Глава 19 На стрельбище

Ночь тиха. Яркие южные звезды кажутся близкими – вскарабкайся немного, и достанешь. Луны нынче не видно, и, если верить справочнику, сегодня не ее время. Команда расселась перед рубкой и просто дышит. Если бы не залетающие изредка на низкую палубу брызги, наверное, и на ночлег бы здесь устроились. Нанюхались нынче всякой дряни, вот и переводят дух.

Мы лежим в дрейфе и несем все положенные огни. Мало ли кто появится в окрестностях оживленного порта. Отдаленный свет маяка напоминает о том, что завтра нам предстоит новое дежурство и длительное пребывание в тесном пространстве подводной лодки.

– Ляксеич, черпни мне еще полкружечки. – Не вижу, кто говорит. Тут что интересно – Алексеевич в экипаже один – сын мой, гимназист. Отчество и фамилию он при усыновлении менять не стал. Его раньше все по имени звали, а тут выходит, за ровню себе стали держать. Не знаю почему – за этот шебутной день произошло столько событий – разве за всем уследишь?!

– И мне, Игнат Алексеевич, если не затруднит, – ага, интеллигенция одобряет возведение юноши в разряд «больших мужиков».

Легкая дрожь палубы сообщает о работе ходовых двигателей. Вахтенный начальник принял решение о смене позиции, не обращаясь к командиру за разрешением.

– Пожалуйста, Кузьмич, – это, видимо, сын передает кружку торпедисту. – Вот, Игорь Захарович. – И турбинисту передан зеленый чай, который стынет в луженом бачке тут же наверху. Разводящим при нем, естественно, поставлен самый молодой член команды.

Ходовые двигатели остановлены, и я вижу, как далеко слева по корме движется огонек. Все понятно, убрались подальше с чьей-то дороги. А вот и компрессор заговорил. Значит, зарядка завершена, и давление в емкостях сжатого воздуха доводится до номинала.

Лодка снова в полном порядке, даже сортир прочищен. Нет, ну кто мешал мне предусмотреть его продувку и на аварийные случаи, а не только на работу в штатном режиме?! Впрочем, у каждого члена команды имеется свой кондуит, и мне ужасно интересно – сколько человек «принесут» эту мысль, когда начнется «разбор полетов»?

А сейчас все расслаблены. Ни разговоров за жизнь, ни подначек, ни баек. Люди слушают ночь и, кажется, наполняются ее торжеством.

– Семеныч! – это вахтенный с мостика обращается ко мне вполголоса. – Время вышло. Аккумуляторы и баллоны сжатого воздуха заряжены полностью.

– Благодарствуйте, Эдуард Карлович! Господа подводники, свидание с миром «Тысячи и одной ночи» успешно завершено. Нас приглашают к осмотру руин одного из семи чудес света – Александрийского маяка. Прошу занять места в омнибусе. Через несколько минут отправляемся.

Даже в полной темноте я словно чувствую улыбки интеллигентов. Кто-то из мастеровых добродушно ворчит:

– Балабол ты, Семеныч! Корапь подводный омнибусом обозвал, и откуда слово-то такое выкопал? – Вот и Захарыч пришел в обычное расположение духа, а то лица на нем не было – даже не цеплялся ни к кому. А тут отдышался и ожил.

Вниз спускаюсь предпоследним. Вахтенный следует за мной, задраивая люки.

* * *

А ведь сегодня явно Всемирный День Разведении Больших Паров. Дымы, дымы. Идем на перископной глубине, и я осматриваю горизонт в оптику. Еще только рассветает, а впереди уже черным-черно. Ветерок отгоняет клубы в сторону, и они накладываются друг на друга, образуя подобие низкого облака. Дымят все, и англичане, и французы. Становится интересно – они что, собираются сцепиться между собой?