Маленький оборвыш

— Слушай, Смитфилд, — ты сирота?

— Сирота. — отвечал я.

— Ну, так тебе морские роботы.

— Как так? С какой стати?

— А так, что всех сирот отправляют в Стратфорд, и тебя туда отправят: разве ты не знал? Ужасно больно секут в Страфорде и в черную яму сажают. Я знал одного мальчика сироту, как ты, так его там убили.

— За что же убили?

— А его поймали, как он хотел бежать, перелезал через высокую стену, утыканную гвоздями. Его схватили, бросили вниз, заперли в темную яму, и с тех пор ни слуху ни духу о нем не было; все говорят, что его убили!

— Какой же он был дурак, что поехал в Стратфорд, — заметил я.

— Да разве он сам поехал? его повезли, вот как и тебя повезут, — отвечал Байльс.

— Нет, меня не повезут, — решительным голосом объявил я. — Когда начальник будет проходить по нашей палате, я попрошу, чтобы он отдал мне платье и пустил меня идти, куда я хочу.

— Вот это отлично! — засмеялся Байльс — попроси его, он тебя наверно пустит, да еще, пожалуй, даст тебе денег на извозчика!

Я не обратил внимания на слова Байльса: я всегда думал, что он глуп, а теперь вполне убедился в этом. Какая охота удерживать меня в работном доме? Напротив, все будут очень рады отделаться от меня.

Начальник каждый вечер обходил палаты, чтобы посмотреть, все ли в постелях. Когда он подошел ко мне, я позвал его. Все в палате подняли головы с подушек и посмотрели на меня с удивлением. Я и не подозревал, что делаю дерзость.

— Ты меня позвал, мальчик? — спросил у меня начальник, как будто не доверяя ушам своим.

— Да, сэр, я хотел просить вас, велите отдать мне мое старое платье и положить его сюда на стул. Я надену его завтра утром, так как я хочу уйти отсюда.

В глазах начальника блеснул гнев. Затем он спокойно обратился к надзирательнице.

— Что этот мальчик в своем уме, миссис Браунгонтер? — спросил он.

— В своем, сэр, если у этого маленького, дерзкого негодяя есть ум, — отвечала надзирательница.

— Очень хорошо, — сказал начальник, вынимая карандаш и записную книжку, — он ведь из той партии, которая уходит завтра? Какой его №?

— 127-й, сэр, — отвечала надзирательница.

— Благодарю. — Ну, № 127-й, тебе придется вспомнить сегодняшний вечер. И, взглянув на меня еще раз, он пошел своей дорогой.

Я был поражен. Я закрыл голову одеялом и долго не мог опомниться. Неужели это правда? Я не смею выйти из работного дома, когда захочу! Я здесь пленник, завтра меня увезут в то ужасное место, о котором рассказывал Байльс, и там, конечно, сразу засадят в черную яму за дерзость начальнику!

Что мне делать? Как избавиться от ужасной участи, грозившей мне? Если бы даже мне удалось вырваться из работного дома, я не могу бежать в этом платье. Я должен сознаться, что не постыдился бы унести с собой одежду, данную мне работным домом, но одежда эта была какая-то странная: коротенькая курточка, панталоны, доходившие только до колен и соединявшиеся с синими шерстяными чулками, на которые надеты были башмаки с медными пряжками. Как я мог бежать в таком наряде? Всякий за версту узнал бы меня. А впрочем, от работного дома до арок недалеко; если бы мне только удалось добраться туда, Моульди и Рипстон, конечно, выручили бы меня. Главный вопрос был в том, как улизнуть из работного дома, и я долго не мог уснуть, раздумывая об этом. Наконец, я составил план, план очень рискованный, но другого я не мог придумать. У нас в палате была одна добрая женщина, помощница сиделок, которая очень часто получала от кого-то письма. Письма эти привратник оставлял у себя, а она обыкновенно или сама сходила вниз за ними, или посылала кого-нибудь из нас, мальчиков. За то, что привратник сберегал её письма, она часто давала ему денег на табак. Я решился воспользоваться всеми этими обстоятельствами, и хотя для осуществления моего намерения мне приходилось много и бессовестно лгать, но я не останавливался перед этим: Стратфорд казался мне слишком страшным.

Наступило утро. Мы завтракали в половине восьмого, а письма Джен приходили с восьмичасовой почтой. Когда я проснулся, моя решимость несколько поколебалась, но во врем завтрака мальчики осыпали меня насмешками и все толковали о том, как мне зададут в Страдфорде. Это окончательно разрушило все мои колебания.

В четверть девятого я ухитрился, спрятав шапку под верхнюю часть панталон, незаметно выбраться из палаты и спуститься с лестницы. Внизу этой лестницы шел длинный коридор до самого двора, на дальнем конце которого находились ворота и привратник. Окно больничной палаты выходило во двор, и взглянув наверх, я увидел, что Джен смотрит на меня и, как будто удивляется, с какой стати я очутился во дворе утром в такое время. Я не обратил на нее внимания и храбро подошел к каморке привратника.

— Нет писем, — сказал он, увидев меня.

— Я знаю-с, — отвечал я, — но Джен просит чтобы вы мне позволили сбегать за угол, купить ей почтовой бумаги; она говорит…

— Вот выдумала! — сердито вскричал привратник, — разве я могу позволить это! Скажи вашей Джен, что она уж зазналась; просить такие глупости!

С этими словами он взглянул вверх в окно, а в окне Джен делала самые отчаянные знаки.