Маленький оборвыш

- Ладно, нечего знаки делать! Если я пущу его, меня за это, пожалуй, прогонят со службы.

- Позвольте, - перебил я его поспешно, видя, как моя надежда исчезает. - Джен еще велела мне купить вам восьмушку табаку.

- Гм, это другое дело!.. - Он опять взглянул в окно больничной палаты, где все еще стояла Джен.

Она вся раскраснелась: верно, у нее мелькнуло подозрение, и она отчаянно мотала головой.

- Да только нечего вашей Джен задабривать меня табаком. Ну, давай деньги, а сам беги скорей, да смотри, не копайся, не то тебе достанется!

Дать ему деньги и бежать! Он меня отпускает, дорога открыта, и вдруг все дело должно погибнуть из-за того, что у меня нет каких-нибудь двух пенсов. Я прибегнул к новой лжи.

- У меня нет мелочи, - сказал я. - Джен велела мне купить вам табаку из тех денег, что дала мне на бумагу.

Я стал искать в кармане воображаемую серебряную монету.

- Ну, иди скорей! Чем тут стоять да болтать, ты бы уж и вернуться успел!

Он отодвинул засов маленькой калитки, и я был свободен! Мне хотелось тотчас же пуститься бежать, но я боялся, не подстерегает ли меня кто-нибудь, и потому сначала просто пошел скорым шагом.

Зато, дойдя до первого угла, я бросился бежать во весь дух.

Было пасмурное холодное утро, я чувствовал себя необыкновенно легким и бодрым. Местность была мне знакома; я знал самую близкую дорогу и минут через шесть добежал до того прохода на набережную, который вел вниз, в темные Арки.

XI

Я еще раз направляюсь к улице Тернмилл

Когда я повернул в проход к Аркам, на часах пробило девять.

Это заставило меня остановиться. Моулди и Рипстона не могло быть под Арками, они, наверно, давно уже на работе и не вернутся раньше сумерек.

Надобно провести весь день, не видавшись с ними. Это значительно уменьшило радость, которую я испытывал, вырвавшись так благополучно из работного дома. Я мог, конечно, разыскать своих друзей на базаре, но явиться туда в моем костюме было немыслимо. Я решился пробраться под Арки и там ждать их возвращения. Странно: то место, где стоял наш фургон, оказалось совсем не таким уютным, как я ожидал. Там было темно и жутко. Сырость пронизала меня до костей.

У одной из стен я увидел кучу какого-то тряпья и направился туда. Но, едва я подошел ближе, куча зашевелилась, и раздался скрипучий старческий голос:

- Чего ты здесь ищешь, мальчишка? Я думал, что хоть днем все уйдут и дадут мне умереть спокойно. Тяжело умирать на людях.

- Я не помешаю вам умирать, - вежливо сказал я. - Умирайте, пожалуйста. Я только ищу местечка, где бы укрыться от холода.

- Полезай в ящик, что стоит на тележке водовоза, - прохрипел мой новый знакомый. - Если бы меня еще носили ноги, я сам забрался бы туда и не стал бы надоедать людям глупыми разговорами.

Я осмотрелся и заметил тележку, на которой стоял большой ящик с отверстием наверху.

Я влез в него, радуясь, что нашел себе уютный уголок. Скоро, однако, оказалось, что убежище это не так удобно, как я воображал.

Внутри ящика осталось много воды, она замерзла и сначала была совершенно твердою, но, когда я сел на лед, он стал оттаивать и вода просачивалась сквозь мои брюки. Я вылез из ящика и прилег за бочкой водовоза, чтобы укрыться от ветра. Но ветер был такой резкий, пронзительный, что укрыться от него не было возможности.

Он с силою врывался сквозь узкий проход и приносил с берега реки обледенелый снег. Меня прохватывало до костей, щипало за уши. А когда я приподнимал голову, ветер дул мне прямо в рот. Я должен был держать шапку обеими руками, пальцы у меня заболели от холода, точно обожженные огнем. Я не мог больше получаса переносить эту пытку. Я соскочил с телеги, засунул руки в карманы и принялся бегать взад и вперед, топая по скользким камням, чтобы как-нибудь разогреть окоченелые ноги.

Наконец холод до того измучил меня, что я решился попробовать развести огонь. На берегу можно было подобрать много щепок и куски угля; одна беда - у меня не было спички. На реке стояло много барок, на них работали люди, и многие из них курили. Они, конечно, дали бы мне спичку, если бы я попросил у них; но как подойти к ним в моем костюме? Они станут расспрашивать меня, станут рассказывать обо мне своим знакомым, и кончится тем, что меня поймают.