Маленький памятник эпохе прозы

Обстановка накалилась неимоверно. Стало понятно, что грядёт неизбежное, оно теперь не могло не случиться после всего мною услышанного да и сказанного тоже. Свекруха будто подслушала мои мысли.

– Это не повод рушить семью! – вдруг сказала она сквозь слёзы. Ага. Значит, и такие разговоры уже бывали – без меня, но я хорошо себе представляю, как это было.

«Видишь, сынок, как всё обернулось? Ты этого хотел? – Нет, папа. Но другого пути всё равно не существует. – Чего это – не существует? Чем был плох наш, собственный, советский путь? Это ж оттуда, снаружи, взяли и развалили великую страну. И вам, молодым, мозги запудрили. – Всё не совсем так, папа! – Да так, так! Горбачёв – продажная гадина, его сразу купили на корню. Потом по сговору с Госдепом сменили Эльциным. Проделана огромная работа, чтобы не было больше нашей державы, построенной русским человеком. Они все силы на это бросили. Посмотри: пенсионеры голодают, заводы встали, людям жрать нечего. Жируют только те, кто работает на врага, на заокеанские гранты – как твоя Белочка, к примеру. А ты её ещё кормишь… – Па, это она нас кормит вообще-то. – Вот именно! Видишь? Мы с матерью всю жизнь вкалывали, как проклятые, а теперь имеем шиш с хреном. А девчонка сопливая пачки долларов зарабатывает – и за что? За поливание родины говном». И шипящим фоном «чччубайс-чубайс-чубайссс…»

Как-то так мне представляется. Думаю, что ничего оригинального в тех разговорах не было. Однако какой же Тимур оказался податливый и слабый! Что же самое главное про него я не поняла, что?

– А в институте ты с какими идеями сейчас выступаешь? – мне стало интересно, как он сменил, условно говоря, американские джинсы на зиловскую спецовку, находясь среди наших ребят, знавших его с первого курса? И, кстати, почему Поля, с которой мы не так часто, но всё же созваниваемся, ни словечка не сказала о безумии моего мужа?

– Я нигде не выступаю, – Тимур опустил глаза. – Вообще не выступаю в институте.

– То есть, скрываешь! – поняла я. – Стыдишься, да? Понимаю, есть, чего.

– Вот же дрянь жидовская! – кажется, свёкор решил себя больше не сдерживать. Ну, что ж.

– От коричневой дряни слышу. Зюганову привет. Зиги, то есть, зюги ему кидать не забывайте.

С шумом отодвинув стул, я встала и направилась в прихожую. Никто меня не останавливал.

Уходя, я обернулась, подняла руку со сжатым кулаком и крикнула:

– Рот Фронт, товарищи большевики и прилипшие к ним!

– Ах ты…

Вот и всё. Домой я вернулась одна. Свои вещи Тимур забрал из нашей… моей квартиры через несколько дней и велел быть благодарной, что он благородно не прописался и не будет пытаться у меня отсуживать квадратные метры, ведь его мамаша, оказывается, намекала, что неплохо бы…

– Это не ты благородный, а моя мама умная, – я с удивлением разглядывала парня, от которого не так давно сходила с ума, которому нежно расчёсывала волосы, чей запах обожала – от него у меня слабели ноги в коленях. Сейчас я видела малопривлекательного идиота. Никаких чувств и ностальгических рефлексий. Лишь бы побыстрее ушёл и больше не появлялся в моей жизни никогда.

– Ты Польке, конечно, всё расскажешь? – его голос звучал нервно и зло – вот чего он боится!

– А то. Неужели думаешь утаю от подруги, какая плесень рядом с ней завелась?

– Это месть, да? Она ж раззвонит.

– И что? При «дерьмократах» за взгляды не сажают, в психушки не упекают, не путай с твоими соратниками. Да ты и не путаешь – тебе просто стыдно! Тьфу, какой же ты жалкий, Кондратьев! Сам-то решил для себя – убеждения у тебя или просто папин ботинок яйца прищемил? Ты не скрывай, мальчишечка, чего стыдиться? Делай в КПРФ карьеру, может, самого Зюганова подсидишь на посту, а? Не за горами выборы, лови шанс, комсомолец! Каждый день клац-клац, клац-клац – партийную литературу выстукивал, оказывается. Или «стучать» учился?

– Сука, – прошипел Тимур и ушёл со своим чемоданом, хлопнув дверью.

Наверно, всё же удар оказался слишком сильным для меня. Стало жутко до тошноты, показалось, что я совсем одна на всей планете. Чувство брошенности и одиночества будто тонной железа навалились на меня, и я не смогла держать такой вес, ноги подкосились, дыхание сбилось. Именно тогда впервые прихватило сердце. Не знала, как это бывает, и вот испытала: сердце замерло, показалось, что больше никогда не забьётся, потом пронзила очень резкая, острая, но быстрая боль и… моторчик снова заработал. Однако неправильно, неровно, с перебоями. Через полгода стало очевидно, что семейная беда меня не миновала: сердечные напасти стали регулярными. К тридцати годам пришлось смириться с необходимостью постоянно глотать таблетки.

Но самый первый приступ случился именно тогда, когда за Тимуром захлопнулась дверь. И, ей-богу, вовсе не из-за ощущения горечи потери, а от шока нереальности происходящего. Из-за невозможности принять подобное перевоплощение, заставляющее думать про фантастические пересадки головного мозга и похищение души сатаной.