Маленький памятник эпохе прозы

Но тогда мне сделалось зябко от мысли, что про последние пару лет жизни Люды я в самом деле не знаю ничего. Что я слышала от неё, когда мы болтали по телефону или виделись? Вопросы, вопросы – обо мне, о моей работе. Иногда какие-то короткие рассказы про учёбу. И всё! Ах, да! Брат Женя отбыл в Штаты, получив грант как талантливый и перспективный математик. Вроде закрепился там. Кажется, собирался жениться…

– Кстати, как Женя? Женился на американке?

– Молодец, что вспомнила. Да, женился. Мы ездили на свадьбу.

– Когда?

– Год назад. Всего на неделю получилось, коротко так… обидно. Я даже не успела никому рассказать, – Люда покусала губы в нерешительности, но всё же твёрдо произнесла: – И женился Женька не на «американке», как ты подчеркнула, а на любимой женщине Клариссе.

– Кончай. Я не то имела в виду.

– Да ладно, не ты одна, все думают одинаково. А я уже, между прочим, тётя! У меня теперь есть племяшка по имени Рути!

– Ух ты! Здорово! – искренне порадовалась я. – Поедешь к ним в гости? Надо же новую родственницу понянчить.

– Ну да… вот мы и подошли к главному. То есть, к моему главному. Все хотели чем-то поделиться, но у Марины как-то неудачно вышло.

– Прекрати! И так тошно. У тебя-то что случилось?

Что ещё там у Людки? Роман с женатиком? Несчастная любовь без взаимности? Или тоже, не дай боже, беременна? Какого чёрта я так мало интересовалась Людкиной личной жизнью? Она всегда была закрытой в этом смысле для всех, даже для нас с Маринкой. Зачехлённая личность, даже немного человек в футляре. На её лице легко читаются эмоции, она общительная, а что, в сущности, я про неё знаю?

– Вот, хотела вам рассказать, – вздохнула тем временем подруга, – но вас разве переорёшь.

– Ну же, не томи!

– Я уезжаю, – выдохнула Людка. – Мои статьи попали в научные журналы в Штатах, и мне выделили грант. Еду скоро туда учиться, прямо в объятия к Жене, Клариссе и Рути. Вот!

– Полагаю, навсегда, – присутствие духа и умение «держать лицо» были необходимы, как никогда.

Людка дёрнула плечами, разглядывая через стекло московскую улочку на задворках праздника.

– Не знаю. Как сложится. Женька танцует от счастья, говорит, что моя жизнь сделана, что мы с ним больше не расстанемся… и родителей перетащим в скором времени. Он уже всё распланировал, во всём уверен, всё ему ясно.

– А тебе?

Люда помедлила с ответом.

– Нет. Мне – нет. К примеру, не знаю, смогу ли вот без этого? – она подбородком показала на улочку. Я взглянула на пейзаж за окном.

– И что ты тут видишь такого, от чего невозможно оторваться и чего не найдёшь в любом другом мегаполисе?

– Ты смотришь взглядом человека остающегося. А я… Поверь, это очень разные взгляды. Мы сейчас видим разное, понимаешь?

– Не очень.

– Ну да… с чего бы, – у Людки дрогнул подбородок. – И вот как с тобой, дурой, расстаться? – она смотрела на меня мокрыми глазами. – Хорошо хоть одна идиотка уже сбежала, теперь моя очередь реветь, – подруга зашмыгала носом, зажмурив глаза и уткнулась лбом мне в плечо. Я уловила знакомый и родной чуть горьковатый аромат её густых волос, как обычно, собранных в высокий хвост. Это перебор: Маринкина история и истерика, Людкин отъезд и её слёзы. Людка разнюнилась? Конец света приближается, теперь это очевидно.

Мне тоже хотелось плакать. Даже выть.

– Что ж вы делаете, девчонки? Куда ж вы все… – выдавила я из себя. Великая утешительница!

Так мы и сидели, замерев, два соляных столбика.

– Тебе надо успеть драпануть до президентских выборов, – в конце концов, всхлипнула я. – А то ведь неизвестно, как оно повернётся.

– Ай, брось, – вздохнула Людка. – Ничего не случится. Не слушай свою Полину-на-баррикадах. Да и я намного раньше уеду, намного…

– Маринка к тому времени уже, наверное, родит или почти родит. В смысле – когда мы тебя провожать будем.

– Значит, она не будет провожать.

– Спятила? Или ты про её Лёшеньку ещё худшего мнения, чем я?

– Да нет… Просто… ну, куда с малышом или с огромным пузом тащиться с Рублёвки…

– Так её же привезут в Мерседесе. Туда и обратно. И няньки у неё будут наверняка, кроме того, есть Маринина мама, если её в дом пускают, конечно.

– Ну, бабушку-то пустят, я уверена!

– Тем более.

– Белка… что мы несём? О чём мы говорим?

– О том, что ты скоро уезжаешь. А Маринка уже уехала.

Я хочу плакать, горько плакать.

Разговор с Людой про Демона… и не только

Некоторое время спустя мы с Людкой встретились только вдвоём. Замёрзнув, гуляя по промозглой Москве, пришли отогреваться ко мне домой и уютно расположились с чашками горячего чая в комнате. Я размякла в тепле, расслабилась, и мне вдруг взбрендило рассказать подруге про медвежонка-Демона, про страх перед свадьбой, про рыдание на розовом кафеле – в общем, открыться. Я этого больше не стеснялась. Или время пришло. Нет, не знаю, почему и зачем, но захотелось – и всё тут.

С каким интересом Люда слушала меня!