Маленький принц и его Роза. Письма, 1930–1944

Вчера я писала вам целый день. А ты, может быть, никогда не получишь моего письма. Дорогой, мне так плохо, потому что тебя нет! Я хотела быть очень мужественной и не жаловаться тебе, но мне так плохо, любимый. Ты найдешь скелетик (не знаю, может, правильно «скилетик». А ты знаешь?) Когда я ложусь, долго-долго поговорив с тобой о нас, о жизни, я вдруг понимаю, что ты далеко, так далеко, на другом конце земли. Почему время не остановится? Уже почти зима. Я цепляюсь за последние листья на деревьях в Уэстпорте. Октябрьские холодные ночи уносят все, и мои надежды тоже. Господи, пошли мне мужество, спокойствие, терпение. Может быть, всю жизнь я буду сидеть под деревом, снова появятся листья, потом упадут и снова… Когда вы закрываете глаза, моя любовь, я впадаю в безнадежность. Простите, что я говорю об этом. Не пренебрегайте мной! Знаете, во что я играю, чтобы успокоиться, чтобы утешиться? Я нашла несколько валиков диктофона с записью твоего голоса, письма читателям, отрывки книг, и я слушаю твой голос[273]. Ты так хорошо диктуешь, говоришь, мне кажется, что ты спрятался там внутри… Мадемуазель Бушю, она немного не в себе, приходит иногда ко мне и спрашивает: «Когда вернется месье? Скажите ему, что у меня нет другой работы. Что я буду очень обязательной, когда он вернется». Я выслушиваю ее и угощаю супом. Это мой конек – суп, который никогда не кончается. Через день я прибавляю травы, мясо, овощи, и суп продолжается, и он вкусный. Иногда я забываю его на огне. И тогда он становится густым-прегустым – ну и что? Я жую его, как хлеб. Хочешь моего супа? Сегодня он вкусный, а вчера я не выходила из дома, писала мужу письмо, он у меня на войне.

Мне лучше, когда я сижу дома, без мужа я не знаю, куда мне идти, с кем видеться. В общем, я думаю о нем и ничего другого делать не умею, боюсь одного, вдруг меня напугают… закричат, что надо куда-то бежать, помешают мне мечтать о нем. Это правда, Папусь. У меня в голове мы с вами так близко-близко. Может быть, так нельзя? Может, я тронулась немного от нескончаемого ожидания. Но когда я получаю от тебя письмо, наступает великий праздник. Я звоню Рушо, он всегда у себя в обувном магазине, и мне кажется, что он рад так же, как я, и это мой запас счастья на те грустные дни, которые настанут потом. Он говорит мне: «Дурочка, муж найдет к тебе обратную дорогу. Он тебя любит, я знаю, не горюй из-за всяких блондинок, он знает, что ты любишь его на всю жизнь»[274]. И я люблю слушать седого, в очках Рушо, когда он так меня утешает. Он славный человек, он добрый, а славных людей очень мало! Я могу рассказывать ему часами о тебе, о нашей любви, как я тебя люблю! И он так добр к нашей любви, я рада, что у меня есть такой друг. И как только у него появляется возможность отправить тебе письмо, он летит ко мне, чтобы его взять… И я ему верю… немного… что, если на Новый год? Но другие говорят: нет, что еще все зима. И я не знаю, что делать!

Я тебе говорила, любовь моя, что я, наконец, получила обратную визу – разрешение вернуться в Соединенные Штаты – ее очень трудно получить. Я хлопотала, начиная с апреля. И вот, дорогой, и вот, Месье мой навсегда, хочу ли я ею воспользоваться? Думаю, что нет, если только ты опять не задержишься с приездом. Нью-Йорк меня убивает, мне хочется говорить по-испански, увидеться со своими. Моя бедная мамочка, ей уже столько лет! Она пишет мне каждую неделю после твоего отъезда, хочет меня утешить, дает советы. Впервые в жизни она относится ко мне всерьез – у меня муж на войне, – и она вспоминает своего мужа полковника[275]… Меня это трогает! Она интересуется всякими подробностями о тебе, расспрашивает о войне, о полетах на твоем самолете. Для нее других самолетов не существует… Она мне говорит: каждый вечер я молюсь о нем и о твоем счастье… Я думаю и о твоей доброй мамочке!

Мой дорогой, возвращайся ко мне, иначе я растаю, как кусочек мыла, оставленный под дождем. Я целую вас, как ливень, повсюду, все крошечные кусочки моего Тоннио! Я люблю вас, Месье!

Ваша

КОНСУЭЛО

125. Антуан – Консуэло

(Касабланка[276], осень 1943)

Наконец у меня появилась оказия, и я пишу, моя любимая (потому что получаю только письма с кем-то. И уверен: те, что посылаю просто так, не доходят).

Все очень просто, Консуэлочка: я не могу больше жить, не видя тебя. Ты мне необходима.

Вы мое утешение, мой любимый долг, и мне так хочется дать вам дом, помогать вам, работать рядом с вами в нашем доме. Таволга, это прозвище много для меня значит. Так называется душистый султанчик, который расцветает у нас на лугах. Моя заслуга в том, что я умел ее находить, как сумел найти настоящую Консуэло в экзальтированной театральной ненастоящей Консуэло. Ох, любовь моя, как мне жаль потерянных лет, милая моя подружка, а ведь вы могли бы осчастливить меня с первого часа…