«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949

Разболтанное состояние первого времени оккупации постепенно сменялось формальной упорядоченностью партийной жизни. Во всяком случае, партийные документы СВАГ, предназначенные для верхов, часто предлагали пасторальную картину всеобщего единодушия и благостности. Особенно завораживает виртуальная реальность отчетов и докладных записок, поступавших из парторганизаций: «настроение здоровое», марксистско-ленинской учебой занимаются из последних сил, распоряжения, поступившие сверху, приняты к исполнению и осуществляются на отлично. Всю эту партийную благодать иллюстрировали положительные высказывания коммунистов и беспартийных. Примеры наскребали из выступлений на партсобраниях, митингах, занятиях, политинформациях, во время коллективных бесед или читки газет… Подобные речевки часто были заранее подготовлены, и уже потому оказывались совершенно правильными и политически выдержанными. Ораторы знали, что именно они должны говорить. «Окно Овертона», определявшее пределы допустимого в коммунистическом дискурсе, контролировала партийная пропаганда. Она постоянно сужала пространство дозволенных речей и проникавший в публичную сферу негатив.

Оптимистические оценки настроений коммунистов и беспартийных, постоянные указания на «здоровое» политико-моральное состояние подтверждались высказываниями, написанными как под копирку. Темы оговорены, примеры предсказуемы. Очевидно, что и оценка политико-морального состояния чаще всего была обычной бюрократической отпиской, не имеющей к реальности никакого или почти никакого отношения. Партийный бюрократ удовлетворялся поверхностным описанием вещей, контроль вел выборочно. Но феномен многочисленных «правильных» высказываний, зафиксированных в политдонесениях, нельзя объяснить простыми бюрократическими уловками. Коммунисты, попадая в публичное пространство, действительно произносили все эти слова и старались пользоваться партийным языком. Так они защищали себя от безжалостной бдительности ярых партийных энтузиастов. Страх перед порицанием и наказанием включал защитный механизм благонамеренных речевых кодов и клише. Другой язык для оценки действительности был возможен скорее как случайная саморазоблачительная проговорка в кругу доверенных людей, да и то в подобных референтных группах попадались доносчики и информаторы.

Выявить и отследить другую реальность – «нездоровые настроения» – было достаточно сложно. Подобная информация следовала обычно за рефреном «вместе с тем» или «однако». Для политработников сбор сведений о настроениях подопечных, а тем более выискивание компромата на сослуживцев было занятием непростым и неблагодарным. Одно дело перечислить проведенные лекции, темы политинформаций, совсем другое – кропотливо «копать», собирать разными путями неосторожные высказывания, слухи, «провокационные» вопросы, которые должны были лечь в основу картины неправильных умонастроений. Далеко не все охотно занимались подобной сыскной работой. Такая недобросовестность стала одной из причин того, что послевоенный дух свободы какое-то время не удавалось вытравить из сознания сваговцев, отгородившихся от недреманного ока партии привычным молчаливым конформизмом.

Если систематизировать источники сведений о «нездоровых настроениях», то набор их окажется достаточно разнообразным: «на занятиях офицерского состава», «в беседе с офицерами», «в беседе с товарищами», «в разговорах», «в беседе с заместителем коменданта по политчасти»345. Подобные беседы рекомендовалось проводить «по-отечески», «задушевно», в неофициальной обстановке. Только в этих условиях, по мнению руководителей, подчиненные могли расслабиться и раскрыть свою сущность или, как тогда говорили, «истинное лицо». Вызов подчиненных в кабинет для бесед политическое руководство СВАГ считало не очень результативным и не одобряло. Поэтому коменданта районной комендатуры Фридрихсхайн подполковника Сушинского, хваставшегося, что он «пропустил» таким образом «уже целый невод», отругали, указав на наивность подобных рассуждений, и объяснили: можно «пропустить и всех подчиненных через свой кабинет», но настроений и запросов так и не узнать346.

Неправильно думавших пытались вылавливать на занятиях по марксистско-ленинской подготовке, на политинформациях, во время инспекторских проверок: «Чупандин на занятиях по нэпу опять начал задавать вопросы, а почему „в каждой деревне была селедка и товары, а после этого вдоволь никогда не было?“»347; «…во время изучения постановления Совета министров и ЦК ВКП(б) о фактах нарушения Устава сельхозартели тов. Князев говорил: „Это постановление ничего хорошего не даст, поскольку оно на местах выполняться не будет, и как все было по-старому, так и останется“». Когда Князеву «разъяснили неправильность его понимания», он продолжал упорствовать: «А почему раньше не выполнялись все постановления?»348