Маленький Цахес по прозванию Циннобер

В полном отчаянии от письма своего друга Валтазар побежал в глубь леса и принялся громко роптать.

— Надеяться, — восклицал он, — как же мне еще надеяться, если исчезла всякая надежда, если все звезды закатились и меня, безутешного, окутывает мрачная-мрачная ночь?.. Несчастная судьба!.. Меня побеждает темная сила, губительно вторгшаяся в мою жизнь! Безумием было надеяться, что меня спасет Проспер Альпанус, тот самый Проспер Альпанус, который меня же и обольстил своим адским искусством, а потом выгнал из Керепеса, осыпав подлинную спину Циннобера ударами, которые я нанес его изображению в зеркале!.. Ах, Кандида!.. Если бы я мог забыть это небесное дитя!.. Но искра любви горит во мне сильней, мощней, чем когда-либо!.. Повсюду видится мне прелестный образ любимой, которая с нежной улыбкой протягивает ко мне руки в тоске… Я ведь знаю, ты любишь меня, прелестная, милая Кандида, и в том-то и состоит моя безнадежная, убийственная боль, что я не в силах спасти тебя от ужасных чар, которыми ты опутана!.. Предатель Проспер! Что я сделал тебе, за что ты так жестоко дурачишь меня?!

Спустились сумерки, все краски леса слились в сплошную серую мглу. И вдруг по деревьям и кустам пробежала словно бы вспышка вечерней зари, и тысячи букашек, шелестя крылышками, с жужжаньем и звоном поднялись в воздух. Светящиеся золотые жуки носились взад и вперед, а между ними порхали пестрые, нарядные бабочки, рассеивая вокруг себя душистую пыльцу. Жужжанье и шорохи превратились в нежную, тихую музыку, которая успокоительно приникла к истерзанной груди Валтазара. Он поднял глаза и с изумлением увидел Проспера Альпануса: тот летел сюда на каком-то диковинном насекомом, очень похожем на великолепно окрашенную стрекозу.

Проспер Альпанус опустился к юноше и сел рядом с ним, а стрекоза упорхнула в кусты и подхватила оглашавшую лес песню.

Он прикоснулся ко лбу юноши чудесно сверкавшими цветами, которые держал в руке, и в душе Валтазара сразу же взыграла бодрость.

— Ты, — мягко сказал Проспер Альпанус, —ты очень несправедлив ко мне, дорогой Валтазар, ты бранишь меня за жестокость и предательство как раз в тот миг, когда мне удалось совладать с чарами, отравившими тебе жизнь, когда я, чтобы поскорее найти тебя, вскакиваю на своего любимого пестрого рысачка и мчусь сюда, имея при себе все, что может послужить твоему спасению… Впрочем, ничего нет горше любовных мук, ничто не сравнится с нетерпением души, снедаемой любовью и тоской… Я прощаю тебя, ведь мне и самому было не легче, когда я около двух тысяч лет назад любил одну индийскую принцессу по имени Бальзамина и в отчаянии вырвал бороду у волшебника Лотоса, который был моим лучшим другом, — поэтому я, как ты видишь, не ношу бороды, чтобы самому не пострадать так же… Но подробно все это тебе рассказывать сейчас, пожалуй, совсем ни к чему: ведь каждый влюбленный хочет слышать только о своей любви, которую считает единственно достойной упоминания, точно так же, как каждый поэт любит слушать только свои стихи. Итак, к делу!.. Да будет тебе известно, что Циннобер — убогий уродец, рожденный бедной крестьянкой, и что на самом деле его зовут Маленький Цахес. Лишь из тщеславия он взял себе гордое имя Циннобер-Ерундобер. Фрейлейн фон Розеншён из богадельни или, вернее, знаменитая фея Розабельверда, ибо эта дама и есть она, нашла наше маленькое страшилище где-то у дороги. Она решила, что возместит малышу все, в чем ему, как мачеха, отказала природа, если наделит его странным и таинственным даром, благодаря которому все лучшее, что подумает, скажет или сделает в его присутствии любой другой, станут приписывать ему, Цахесу, отчего в обществе людей образованных, смышленых, талантливых он тоже будет казаться образованным, смышленым, талантливым и вообще прослывет совершеннейшим в той области, с какой он соприкоснется.

Эта удивительная волшебная сила заключена в трех огненных волосках на темени малыша. Всякое прикосновение к ним, да и вообще к голове, вероятно, причиняет малышу боль и даже губительно для него. Поэтому фея устроила так, чтобы его волосы, от природы жидкие и взъерошенные, спускались на плечи плотными, красивыми локонами, которые, защищая голову, одновременно прятали ту красную полоску и усиливали волшебство. Каждые девять дней фея сама причесывала малыша магическим золотым гребнем, и этот обряд расстраивал любую затею, враждебную волшебству. Но гребень уничтожен могучим талисманом, который я умудрился подсунуть доброй фее, когда она навестила меня.