Маленькое кафе в Копенгагене

– Я написал совсем другое, как вы посмели подсунуть эту фальшивку? Я ж говорю, все журналюги считают себя гениями, без пяти минут пулитцеровскими лауреатами, но забывают, что за ними стоят люди, целая команда! Рекламщики, редакторы. Ну, заменили текст, подумаешь – а он разнюнился, как ребенок. Такой хипеж поднял, прямо ужас. – Докинс закудахтал, от этого мерзкого смеха он казался еще короче, толще и злее прежнего. – Говорю тебе, тиражи так подскочили – фантастика. А они носятся со своими словами как курица с яйцом. В сухом остатке важно одно: мы получаем достаточный доход от рекламы, чтобы держать газету на плаву и выплачивать зарплату. Они…

Не могу даже представить себе выражение лица Докинса, когда я резко развернулась и бросилась прочь от него, стараясь раствориться в толпе. Мне хотелось убежать, спрятаться. Хотелось плакать, кричать или что-нибудь пнуть со всей силы. Жаль, что рано ушла от Докинса – садануть его по ноге было бы как раз то что нужно.

Бена нигде не было видно, и я уже решила, что обозналась. Я металась по залу, потом ходила кругами, обшаривая глазами каждый уголок – но он исчез бесследно. Подойдя к девушке у входа, я проверила списки: да, он был здесь, против фамилии стояла отметка, но девушка не обратила внимания, выходил ли он.

В какой-то момент я все же каким-то чудом заметила Бена: он поднимался по эскалатору на третий этаж. Поспешно отделавшись от какого-то знакомого Ларса, я почти вприпрыжку побежала к эскалаторам – и снова неудача.

Только поднявшись еще на один пролет, я увидела Бена. Он стоял на балконе этажом выше и рассматривал толпу. Бросившись к служебной лестнице, я снова помчалась наверх, задыхаясь и чувствуя себя следопытом, выследившим медведя. Но я понятия не имела, как этот медведь меня встретит, приветливо или злобно. Теперь, когда я была от него в двух шагах, у меня вылетело из головы все, что я хотела сказать.

Снизу доносился приглушенный гул голосов. Дрожа от нервного напряжения, я медленно кралась к балкону не напрямик, а в обход, по пустому этажу мимо тускло освещенных витрин.

Бен стоял ко мне спиной. Я притормозила, любуясь очертаниями широких плеч и вспоминая, как я держалась за них в Круглой башне, как прижималась к ним на аттракционе, как скользили по ним мои пальцы, пока Бен стягивал с меня платье, успевая покрывать поцелуями мои лицо и шею. Тупая боль в груди усилилась. Я смотрела на него одновременно с надеждой, тоской и желанием.

Я влюблена в него, точнее, люблю без памяти… Не могу назвать точно минуту, когда я влюбилась, но сейчас я понимала это совершенно ясно, и это осознание было почти непереносимым.

Мне даже показалось, что легче будет незаметно уйти – и пусть всё останется как есть. Тогда мне не придется с ним объясняться. Не придется услышать в ответ, что он испытывает ко мне совсем другие чувства.

Но я перевела дух и пошла вперед. Сердце в груди бухало так, что было удивительно, как Бен этого не слышит.

Мои каблуки зацокали по полу, и я заметила, что Бен напрягся при этом звуке. Видно было даже, как ходят мышцы под пиджаком. Но он продолжал стоять, не оборачиваясь.

Я снова запаниковала. Было почти так же страшно, как тогда в парке перед аттракционом.

– А з-знаешь, – выговорила я севшим от волнения голосом, – на эти балконы пошло четыре тысячи досок, и каждая обстругана вручную. На всех этажах древесина разная: палисандр на самом верхнем, потом грецкий орех, эвкалипт, береза, платан и сосна. – Бен поднял голову и водил взглядом по разным этажам, слушая мой рассказ. Что ж, по крайней мере, он слушает. – Чтобы поставить одну доску на место, уходило двадцать секунд.

Я сглотнула.

– Двадцать секунд.

Его плечи расслабились. Заметив это, я шагнула вперед, уговаривая себя не трусить. Сейчас я могла все потерять – или все обрести.

– Это достаточно долго для поцелуя.

Бен все еще не поворачивался. Я задохнулась, сжала кулак так, что пальцы впились в ладонь, и заставила себя подойти еще на несколько шагов. Последних шагов, чтобы встать рядом с ним. Теперь я видела его сбоку – он глядел в пустоту перед собой. Легкая полуулыбка на его лице дала мне надежду, капельку надежды.

Между нами повисло молчание, напряженное, тягостное. Я приросла к месту, а он не отодвинулся, но в этой его неподвижности угадывалось волнение.

– У тебя пять секунд, – пророкотал он наконец.

– На предупреждение о ядерном нападении даются четыре минуты. – Охваченная страхом и чувством вины, я пыталась выиграть время.

– Четыре секунды! – рявкнул он. И только сейчас до меня дошло, насколько сильно я его обидела. Не поверила ему, не дала возможности объясниться. Сразу сделала свои выводы и без колебаний представила себе его поступки и всю ситуацию в самом худшем свете.

– Спасибо за статью, про моего брата. Ты такой… внимательный. – А еще чуткий, великодушный и всё понимающий. Несмотря ни на что, для нас обоих наши семьи важны. И Бен написал этот материал ради меня и моей родни.