Малина

Мои мать и сестра прислали ко мне международного парламентера, они хотят знать, готова ли я «после» этого происшествия поддерживать отношения с отцом. Я говорю этому сплетнику: «Ни за что на свете!» Этот человек, вроде бы мой старый друг, поражен таким ответом и говорит, что, право, очень жаль. Он находит мою позицию слишком жесткой. Потом от матери и сестры, которые стоят молчаливые и беспомощные, я направляюсь в соседнюю комнату, чтобы самой поговорить с отцом. Хотя мыслю я несгибаемо, сужу несгибаемо и все тело у меня сделалось несгибаемым, я не могу отделаться от мысли, что должна исполнить свой долг и буду опять спать с отцом, стиснув зубы и лежа как бревно. Но пусть он знает, что я делаю это только ради других и для того, чтобы все это не получило международной огласки. Отец ужасно подавлен, он намекает, что чувствует себя больным, ни с чем больше не справляется, и я опять не могу с ним объясниться, он усиленно симулирует болезнь, которой у него вовсе нет, чтобы ему не надо было думать о Мелани и обо мне. У меня открываются глаза, я понимаю, почему он выдумывает всевозможные предлоги: он живет теперь с моей сестрой. Я больше ничего не могу сделать для Элеоноры, она посылает мне записку: «Молись за меня, моли за меня!»

Я сижу на кровати, мне и жарко и холодно, я берусь за книгу, которую положила на пол перед тем как заснуть: «Разговор с Землей», я забыла, на какой главе ее захлопнула, и бегло просматриваю содержание, приложение, объяснение научных терминов и иностранных слов: Структура и изменения земной коры, Тектонические движения. Малина берет книгу у меня из рук и откладывает в сторону.

Малина: Откуда взялась тут твоя сестра, кто она, твоя сестра?

Я: Элеонора? Не знаю, у меня нет сестры по имени Элеонора. Но ведь у каждого из нас есть сестра, верно? Прости! Как у меня только язык повернулся! Но ты ведь хочешь что-то узнать о моей настоящей сестре. В детстве мы, разумеется, всегда были вместе, потом и некоторое время в Вене, по воскресеньям ходили вдвоем на утренние концерты в «Музыкальное собрание», иногда назначали свидание одним и тем же молодым людям, читать она умела тоже, однажды написала три грустные страницы, которые совсем к ней не подходили, как многое вообще к нам не подходит, а я не приняла это всерьез. Я что-то проморгала. Что могла поделывать моя сестра? Надеюсь, она вскоре вышла замуж.

Малина: Ты не должна так говорить о своей сестре, ты только напрягаешься, скрывая ее. А Элеонора?

Я: Я должна была принять это всерьез, но в те годы я была еще так молода.

Малина: Элеонора?

Я: Она много старше моей сестры, должно быть, жила в другое время, даже в другом столетии, мне известны ее портреты, но я не помню, не помню… Читать она читала тоже, однажды мне приснилось, будто она мне читает загробным голосом: «Vivere ardento е non sentire il male»[73]. Откуда это?

Малина: Что с ней сталось?

Я: Она умерла на чужбине.

Отец держит мою сестру в плену, строго соблюдая тайну, он требует у меня мое кольцо — для нее, ибо это кольцо должна носить моя сестра, он стаскивает кольцо у меня с пальца и говорит: «Этого, пожалуй, довольно, этого, пожалуй, хватит! Ведь вы похожи, как две капли воды, вам обеим еще достанется». Мелани он «отставил», иногда он говорит, она «уволена», он ее раскусил, раскусил ее честолюбие и жажду блистать с его помощью. Но тирады, в которых он пытается объяснить мне, какова эта жажда, очень странные, упоминается слово «снег», она-де хочет кататься с ним по моему снегу и по нашему общему снегу с альпийских предгорий, а я его спрашиваю, получил ли он уже мои письма, но выясняется, что они застряли в снегу. Я еще раз прошу его отдать те несколько вещей, которые будут нужны мне до последней минуты, — две кофейные чашечки аугартенского фарфора, я ведь хочу еще разок выпить кофе, иначе я не смогу исполнить свой долг, дело в том, что эти чашки исчезли, и это самое большое мое огорчение, придется мне сказать сестре, чтобы она вернула мне хотя бы эти чашки. Отец привел в движение небольшую лавину, чтобы я испугалась и больше такого желания не высказывала, чашки-де под снегом. Он просто хотел меня обмануть и теперь спускает вторую лавину, я постепенно догадываюсь, зачем нужен снег — он должен погрести меня под собой, чтобы меня уже никто не нашел. Я бегу к деревьям, там спасение и опора, на бегу пытаюсь трусливо кричать, что больше ничего не хочу, пусть он все забудет, я ничего не хочу вообще, вот-вот сойдет лавина, надо грести руками, плыть в снегу, чтобы остаться на поверхности, нестись вниз вместе со снегом. Но мой отец толкает ногой готовую сорваться снежную глыбу и спускает третью лавину, она сносит у нас целые леса, ее жуткая сила валит старейшие, самые крепкие деревья, я больше не могу исполнять свой долг, я соглашаюсь, что борьба окончена, а поисковой команде отец говорит, что все они получат бесплатное пиво, и пусть идут домой, до будущей весны ничего поделать нельзя. Я угодила под лавину моего отца.