Может, беда какая у человека? Из дому сбежала? Или ограбили, снасильничали? От хорошей жизни девчата зареванные по ночам через Волгу пешком не шастают… Подошел, по-отечески положил руку на плечо.
– Чего случилось-то? Ну, не хочешь – не говори. А чем тут стоять, пойдем-ка ко мне в будку, там согреешься, кофейку попьешь.
Она дернулась из-под его руки, вскарабкалась на витые чугунные перила – с босыми ногами это легко. Встала, как циркачка на канате, раскинув руки.
– Не тронь!
– Э, ты не дури!
Совсем молоденькая девчонка-то. Лет шестнадцать? Или того меньше? У самого дома две дочки, младшая – совсем соплюха, а старшая школу закончила, а все одно ума нет. Никакого человеческого разумения, один гонор. Эх, девки! Эта вот тоже… Ишь чего придумала, акробатничать над этакой глубиной!
– Слазь давай. Ну-ка, дай руку, я тебе помогу.
– Щас!
Дернула плечом, сделала шаг в сторону. И сиганула с перил! Черт, не успел удержать. Это что же – самоубийство? Суицид, по-ихнему, современно-молодежному.
По мосту прокатило какое-то шальное такси. Сергеичу было не до него. Схватился за рацию, вызвал спасателей, «скорую». Как оказалось – медиков потревожил зря, девчонку так и не выловили. Видимо, тело затащило в начавшую с шумом втягивать воду турбину. Вернулся напарник Леха, принял деятельное участие в общей суете спасательных работ. А Сергеич почувствовал, как нехорошо заныло под левой лопаткой. Не дай Бог опять сердечный приступ! И голову словно сдавило тугим железным обручем. Не дотянул дежурства, отпросился у Лехи домой: я тебя отпускал, так и ты меня отпусти, сразу и квиты будем. Пришел, лекарство принял, потом пару стопок из заветной, сверх лекарства. Не помогает! Не уснуть никак. Ну, чего мучается, будто сам эту девчонку с моста столкнул? Наоборот ведь, по-доброму, по-человечески помочь хотел. Не сумел, значит. Оттого и тяжко.
========== Часть 4 ==========
Вы про это уже спрашивали… Да, не хочу отвечать. Я не собиралась топиться. Понимаете? Это в древние времена девушки топились, когда цари были и крепостное право. Если бы я на самом деле хотела… самоубиться… я бы нашла таблетки какие-нибудь. Чтобы сразу и не больно, просто заснуть – и все. Мне ребята рассказывали. Спросила бы у Мультика. У Мишки, то есть.
Чего я хотела? Да ничего, испугалась я… Понимаете, пока я шла от садов до плотины, я столько всего передумала. И все поняла уже про себя и про других. Про то, что Спартака – ну, этого художника, я вам говорила – я люблю, люблю, люблю… А Мишка – друг. Он меня любит, но для меня он – друг, я бы объяснила ему все, он бы понял.
Вот, я стояла, просто смотрела на воду. Когда смотришь на воду, знаете, так спокойно делается. Мне одна экскурсоводша с тропы рассказывала… Ну, не мне, а всем. Что где сейчас водохранилище, там раньше стоял монастырь. Его взорвали и затопили, когда строили ГЭС. Тогда люди считали, что электричество важнее Бога. А один монах остался на развалинах, и его накрыла вода. И будто бы в том месте можно услышать из-под воды колокольный звон. Я наклонилась, чтобы послушать, правда или нет.
А тут этот мент. То есть милиционер. Зовет: «Пойдем ко мне, девочка, погреемся…» Знаю я это их «погреемся»! Старый совсем, а туда же! Я испугалась. Потому что я пошла бы к нему, как примагниченная. Если бы я это сделала, то было бы… Ну, я на самом деле была бы такая, как меня Миша тогда назвал. А я не хочу! Вот я и прыгнула. Со страху просто, знаете…
Нет, а в воду – не страшно. Там мертвый монах, я все-таки услышала колокола. И Полина… Она позвала меня.
4.
Шаги зазвучали в пустом пространстве чердака – звонко так, женские каблучки по деревянному настилу тук-тук-тук. И затихли. Мишка поднял голову. Над ним стояла Лизка.
– Ты призрак? – спросил он. – Или ты живая? А, Лиза? Чего молчишь? Ли-за…
Лизка присела на корточки.
– Я не Лиза. Я… другой человек совсем. Меня зовут Полина.
Не-Лизка по имени Полина еще помолчала, наблюдая, как у Мишки вытягивается от непонимания происходящего лицо. И добавила:
– Но я все равно буду с тобой дружить. Если ты хочешь.
Мишка присмотрелся к девчонке повнимательней. И впрямь другой человек. Волосы коричневые и кудряшками, собраны в тугой хвост – у прежней Лизки были светлые, прямые, рассыпчатые. Лицо бледнущее, до синевы прямо. Губы не накрашены. Одета в клетчатый пиджак, из-под ворота торчит горлышко белой водолазки. А в руках пакет, в пакете, судя по очертаниям, – толстая книжка. И сказал Мишка:
– Как с тобой дружить-то? Ты вон какая вся… интеллигентная. Наверное, и пиво не пьешь.
– Не пью, – ответила. – А что, это обязательно? Пойдем, Миш, на Волгу.
Мишка подумал малость, да и сказал:
– Ну, пойдем.
Все равно делать было нечего, а один, без компании, он так бы и не решился выйти с чердака. Сидел бы тут, маясь полудремотным своим состоянием, пока мать не придет да не стащит вниз за вихры.
– Ты как выплыла-то? – спросил Мишка.
– Я? В смысле – Лиза, моя сестра? Она теперь там, на дне, вместе с мертвым монахом. А я – Полина.
– Да не придуривайся ты! Если по правде, то – как?