Малиновые облака

— А что ты хочешь: деревня, свежий воздух, здоровая пища, — засмеялся Александр Семенович, наливая гостю чаю и пододвигая блюдо полное меду. — А ты, брат, кажешься бледным, мало, видать, на воле бываешь…

Так сидели они за столом, вспоминали молодость, пацанов, с которыми гоняли мяч, купались, играли, работали. И воспоминания эти согревали душу Игоря Петровича. Он узнал, что многие друзья сю тоже разъехались по примеру их семьи, а те, что остались здесь, живут неплохо. Кто механизатором работает, кто плотником, а один даже управляющим отделением. Вею же, он тракторист, получил орден. Специально в Москву вызывали для вручения. Ничего не скажешь, молодец. Да и чего другого можно было ждать от Вею — уж больно прыток был в детстве, никому не уступал первенства ни в чем, любое дело горело в его руках.

— А Егор где? — вспомнил опять соседа Игорь Петрович.

— Какой Егор?

— Ну… дом его рядом с нашим стоял…

— A-а. Егор Спиридонович Каравайцев… Так он ведь умер. Председателем был… Да-а… Долго маялся… Когда умирал, все говорил: «Берегите людей. Не растеряйте их. Не вечно же так будет. Заживет еще деревня». Как раз в то время люди вдруг бросились продавать дома, уезжали в город, в Сибирь, на Алтай, на целину. Не от радости, конечно. А как их удержишь? Не скотина ведь… Сейчас вот некоторые обратно просятся, даже те, кто никогда не жил здесь. Смотришь на такое — зло берет! Ведь тоже откуда-то сбежали. На чужом горбу в рай въехать хотят!

— Не надо их ругать. В жизни разное бывает…

— Да я не ругаю. Пусть приходят, места всем хватит. Я к тому говорю, что совесть нужно иметь… Однако разговорились мы, на работу пора. А ты можешь здесь отдохнуть или, если желаешь, пойдем со мной. Покажу, что и как сейчас стало. Пойдешь? Посмотришь родное гнездо, деревню обойдешь, со знакомыми встретишься. А вечером соберем стол, там и поговорим по-настоящему…

Но разговора вечером не получилось. Пока ходили в контору, на механизированный ток — еще ничего. Правда, голова разболелась: от солнца ли, от свежего воздуха, или непривычной для Игоря Петровича ходьбы, или от волнения — он не разобрал, да и не старался. Вот уж когда по домам знакомых пошли — иное дело. Встречали все гостя радушно. Ахали и охали, расспрашивали о семье, родителях, соболезновали, что остался Игорь Петрович в одиночестве, звали переезжать в деревню. И, несмотря на рабочее время, в каждом доме на столе оказывалась бутылка водки. Если Александр Семенович, его провожатый, лишь губы обмакивал в стопку, то Игорю Петровичу приходилось, по обычаю, пить до дна, чтоб не обидеть хозяев, не держать, как говорят, зло, не оставлять обиду на дне.

Выйдя из пятого или шестого дома, Игорь Петрович сомлел слегка — душа стала мягкой, податливой, как расплавленный воск, мысли — если не восторженными, то, по крайней мере, полными любви к бывшим односельчанам; развязался язык, и заблестели блуждающие глаза. Все нахваливали совхоз, все хвастали, какие тут заработки. Даже показалось ему вначале, что больно уж много говорят о деньгах. Такая мысль мелькнула: похоже, не работать его зовут, а только деньги получать. Но ушла эта мысль, забылась. И все казалось прекрасным, легким, простым. В конце концов он остановился у какой-то стройки и заговорил с незнакомыми мастерами. Оказалось, строили новый Дом культуры. Все его интересовало: сколько этажей, в каком крыле будет зал, где какие комнаты расположатся, когда закончат строительство, а главное — какую мебель думают завозить. Узнав, что нм позарез нужны плотники, загорелся вдруг, с радостью согласился помогать, завтра же, с утра…

Стол собрали большой. Пришли родственники, соседи, друзья и все, кто встретился на улице в это время. Александр Семенович усадил гостя в красный угол, сам сел рядом. Кто-то принес гармонь. Легко тронуть душу марийца, тем более песней — она сама тронется, как весенняя река, наполненная водой, лишь заиграет гармонь или волынка.

Если знал заранее —

Зелена черемуха,

Так зачем же нежные

Ветки заломал?

Если знал заранее —

Молода покуда я.

Так зачем же девичье

Сердце взволновал?

Пели пожилые, а молодежь больше слушала. Игорю Петровичу тоже хотелось спеть, мотив-то родной, близкий, впитанный душой, казалось бы, вместе с молоком матери, а слов он не знал. Молчал вместе с молодыми. Только бубнил про себя припев: «О-ра-ра-рай», покачиваясь в такт из стороны в сторону, да посматривал на губы поющих, стараясь угадать слова. Запели новую песню, опять вроде бы знакомую:

Коли ветер не подует.

Солнце выйти не захочет —

Как же высушу тогда я

Свой голубенький платочек?

Коли песню не спою я,

На листке свистеть не буду —

Как же, как развеселю я

Загрустившее сердечко?

Александр Семенович, закончив песню, встал, поднял стакан:

— Давайте-ка еще по одной. За встречу, за гостя…

— Александр Семенович, Сану, дорогой, люблю я тебя, к ере мет, — со слезами на глазах проговорил Игорь Петрович, обнимая друга детства за шею. Притянул к себе, поцеловал. — И как это я догадался приехать? Какой добрый бог надоумил? Я здесь — как дома…