Малиновые облака

Проснулся он тогда утром — в одних трусах лежит! Все похмелье разом вылетело. Что делать? Не дождавшись смены, прытко побежал домой, пока народ спит. В клети отыскал старые штаны, пыльные, все в заплатах. Но в избу зашел как ни в чем не бывало. Ладно, жена ничего не увидела. Хоть и стара уже, а взгрела бы за такое, не дай бог. Еще бы подумала чего нехорошее…

И он опять засмеялся.

— Ты чего тут один хихикаешь?

Проска вышла из кухни, подозрительно смотрит на мужа.

— А вот, читай! — говорит он сквозь смех. — Про твоего мужа пишут!

— Пьешь, чай, да бестолково живешь, написано?

— Пью не пью, а написано! — гордо отозвался он.

Если говорить прямо, выпивает Матвуй. И когда снимали штаны — действительно пьян был.

— Да кому ты такой нужен?! Кто такого похвалит? Вот на черную доску — да, туда ты годишься.

Вообще-то Проска не читает газет, но тут взяла: а вдруг и вправду о Матвуе пишут? Прочитала и плюнула в сердцах.

— Дурак ты, дурак! Опозорили, а ты и радуешься!

— А чего, разве не правду написали? Сущую правду! Все так и было! В газете врать не станут!

— Э-э-эх, ну и мужик у меня. И дома-то никакой работы не знает, и там опозорился. Да еще и радуется! А я тут прыгаю как блоха. И это надо сделать, и там поспеть… Он же придет — и дрыхнет до вечера. Эх, жизнь, керемет…

Ну, это уж она лишнее. Придя с работы, Матвуй никогда не ложится. Сначала кой-какие дела по хозяйству справит. Да и спит-то часа два всего. Какой в старости сон?.. Словом, сам он считает, что работает куда больше Проски. Это она так, чтоб только придраться да язык почесать…

Не найдя понимания дома, Матвуй сунул газету в карман и направился к соседу — похвастаться. Да еще рубашку чистую надел, как на праздник.

— На, читай! — говорит он Опанасу, едва ступив в избу.

Тот бегает от кухни к порогу: таскает воду, сыплет концентрат, разминает в корыте вареную картошку.

— Некогда мне читать! Слышишь, поросенок визжит, есть просит?!

И всем своим видом как бы говорит: это ты, бездельник, газетки почитываешь, а у меня забот полон рот, некогда мне вранье всякое читать.

Опанас тоже пенсионер, но на работу не выходит. Пчелы у него. Как их без присмотра оставишь? А вообще-то, как считает Матвуй, не в пчелах дело…

— Да ты почитай, почитай — про меня пишут, — сует Матвуй газету ему под нос.

— Ну-у? — удивляется Опанас. — И хорошее написали?

— Про меня разве плохо напишут?!

Опанас заинтересовался, вытер руки, присел, буркнул, как бы оправдываясь:

— Понимаешь, хозяйка в город укатила, по внучатам, видишь ли, соскучилась…

«Да, — подумал Матвуй, — а этом доме, наоборот, муж жену за безделье ругает…»

Прочитал Опанас заметочку. Не засмеялся, ничего не сказал. Не интересно, верно, ему это.

— Ну, так как? — допытывается Матвуй.

— Это что… — тянет Опанас. — Если бы хорошее написали… А такое… Тьфу!

— Про тебя и такого не напишут!

— И не надо!

— Завидуешь? Меня теперь по всему району знают!

— Да я бы постеснялся такую писанину людям показывать. Срам! Смотри-ка, он еще хвастает! Штаны с него сняли! Ты что, покойник, ничего не чуешь?

— А ты погоди меня срамить. Еще и другое напишут, дай только время…

— Ну-ну, посмотрим.

Старики разошлись, недовольные друг другом. Матвуй домой направился, Опанас — к своим свиньям.

Через два дня, по графику, Матвуй опять пошел на фабрику. А там поглядывают на него, посмеиваются. Только он ничуть не в обиде. Все правильно. Что было, то было. А все-таки задела заметка какую-то струну в душе. «Мы еще посмотрим, — думает. — Посмотрим, посмотрим…» Хорошую, видать, струну задела.

К вечеру, когда стало темнеть, кликнул он Индуса и пошел делать обход. И не как всегда шел, а все внимательно оглядывая, проверяя подозрительные доски в заборе. Вообще-то Матвуй слышал, что есть, мол, у нас несуны, яички таскают. Да не очень-то верил. Так, мол, болтают все. Как это таскают, когда он здесь?! А Индус? Его тоже так запросто не обойдешь, сразу за штаны схватит.

Шел так, шел, ткнул одну доску — а она и отошла снизу. Дыра открылась, впору взрослому пролезть. Гладь, а по ту сторону забора в траве еле заметная трепка натоптана.

— Вот так да! Это где же мои глаза были? Правильно тебя, старого дурня, ругали. Не только штаны снять — надо было вообще голым оставить!

Так, бормоча, ругая себя, направился к проходной. Взял молоток, гвозди, да одумался.

— Нет! Не так надо. Вор-то сразу догадается…

Что ни говори, думает, а газета — это сила. Хорошо ли, плохо ли написали — все равно польза будет. Это только дураки не верят. А воришка этот все равно мне попадется. Верно говорю.

Всю ночь Матвуй не спал. Вначале ходил вдоль забора. Тихо кругом. За забором тьма непроглядная. А на этой стороне, перед каждым корпусом, лампочка светит, да у проходной одна. И от этого еще темней кажется. Курицы давно успокоились. Старые петухи тоже угомонились, устали, видать, топча каждый день по тысяче кур. Лишь молоденькие, вовсе не следя за временем, недружно пробуют через каждые полчаса непоставленные еще голоса, будто проверяют, не окрепли ли они за это время.