Малиновые облака

— Ладно, Матвуй, пойду. Только ты не выставляй меня на посмешище. Чего там, соседи ведь. Сумел поймать — молодец. На этом и закончим. Обещаю: больше ни ногой сюда… А корзинку закопай в овраг. Все равно яйца разбились.

И Опанас направился к дыре.

— Стой! Куда это ты? Пойдем в будку, поговорим. А то я все один да один. Скучно ведь. Спасибо, что пришел. А пришел — так развлекай разговорами.

— Ты опусти ружье-то. Ненароком заденешь курок, — опасливо оглядывается Опанас.

Подошли к проходной. Индус и не думает лаять, хвостом виляет. Чего это он? А-а-а, так вот зачем ко мне Опанас так часто ходит, подкармливает его. Ну, керемет…

— Заходи, заходи, — ласково приглашает Матвуй. — Сюда пойдем. — Он открывает комнату экспедитора. — Здесь удобнее будет.

Опанас, ничего не подозревая, заходит в комнату. Дверь тут же хлопает за ним, щелкает ключ в замке.

— Матвуй! — кричит Опанас. — Ты чего это, албаста — дурная башка, задумал? Сейчас же открой!

А сторож с облегчением вздыхает, вытирает вспотевший лоб и садится на топчан. Он смеется, радостно покачивая головой.

— Надул ведь тебя! Наду-ул! Крепко запер. А вместе нам сидеть негоже. Лучше так: я здесь — ты там. Слышь, Опанас? Чего молчишь? Давай теперь поговорим.

Опанас не отвечает.

— Там на двери защелка есть, открой окошечко. Ах ты, не найдешь ведь… Сейчас я свет тебе включу. Ну, светло теперь?

Со стуком открывается маленькое окошечко в двери, такое маленькое, что в него только большущий нос Опанаса входит. Нос этот и говорит:

— Откроешь, нет, албаста? Больше мы не соседи! Дом твой обходить всегда буду, а на дороге, по которой ты ходишь, собачье дерьмо разбросаю! Да плюну еще!

— Приде-ешь. Как миленький придешь. Еще и с бутылкой, — смеется сторож.

Ну, надо же! Вот уж никак не ожидал, что такая лиса попадет. А ведь какие соседи были… Вот как жизнь поворачивается…

— Жди, приду! Тьфу — вот как приду! — в окошечко выставляется кукиш. — Не откроешь — дверь выломаю!

Опанас ударил в дверь, и она зашаталась.

— А ну, цыц! — крикнул Матвуй и ударил со злости прикладом в пол. Тотчас ружье грохнуло не хуже бомбы.

— Караул! Убивают! — закричал, захлебываясь, сосед. И сам Матвуй с топчана слетел, да еще перепугался: не убил ли соседа? Поднялся, дрожа, заглянул в окошечко: слава богу, жив, лежит в углу, ногой дрыгает.

— Ты чего это по людям стреляешь? — кричит.

— Если не успокоишься — еще хоть семь раз пальну!

— Всю деревню перебудишь…

— Испугался? И разбужу. Пусть приходят, любуются, какая лиса в капкан угодила.

Матвуй глянул вверх: весь потолок в дырках, как небо в звездах.

— Ничего не скажешь, хорошее ружьишко. Ну, как ты, живой? Подходи поближе, поговорим. Чего там в углу нашел?

— Матвуй, отпусти, не позорь мою седую голову…

— Отпущу… завтра… Только ты сперва скажи: сам успел столько яиц собрать или готовое уже вынес?

— Готовое… Дочка собрала…

— А куда поставила?

— В крапиве за птичником… Там ямка одна есть…

— Много раз выносил?

— Много…

— Так у тебя же свои куры. Иль совхозные яйца вкуснее?

— Не ем я яиц… Желудок не принимает.

— Тогда зачем крадешь?

Молчит сосед.

— Иль машину купить хочешь?

— Да чего ты прилип, как банный лист? Машину, трактор, самолет… Тебе-то что?

— Ладно, завтра купишь — полетишь!

— Отпусти, а, Денисыч, — снова заводит Опанас. — Не один день друг друга знаем… Сколько соли вместе съели, а сколько еще придется съесть… Совести у тебя нет!

— А у тебя ее много? Зачем полез?

— Тебе чего, яиц жалко?

— Мне людей жалко. Ты ведь их обкрадываешь. И меня тоже, и дочку свою. Может, мы бы зарплату с тех яиц больше получали, премию бы…

— Да отдам я, будет тебе премия…

— Ну и глупые же люди встречаются. Отдаст он мне!

— Ты-то поглупее, выходит, коль отказываешься.

— Эх, Опанас, Опанас… Все-то у тебя глупые, один ты умный. И совсем не от ума над людьми ты смеешься.

— Это над кем я смеюсь?

— А надо мной, хотя бы…

— Когда?

— Да хоть над статьей в газете. А не подумал, что, может, не зря я тебе ее принес. Я, может, хотел, чтобы ты понял меня. А ты: «срам, срам!»

— Ладно, Матвуй, понял я. Отпусти.

— Понял? Это хорошо… Да, — спохватился он вдруг, — корзину твою принести надо. Вдруг собака какая набредет да съест все. И не докажешь тогда, что ты вор…

Матвуй скрылся в темноте. Опанас тотчас принялся бить в дверь. Только она, хоть и шаталась, но стояла крепко.

— Ну, ну, не балуй! — крикнул Матвуй, возвратясь. Поставил перепачканную яйцами корзинку на табурет, сказал сам себе: — Вещественное доказательство…

— Керемет, ал баста! — закричал Опанас, услыша это. — Давно помирать пора, а ты кочевряжишься. Так бы и дал чем-нибудь по башке! Сразу бы поумнел!

Матвуй хотел ответить ему, подошел поближе да вдруг отпрянул: что-то вылетело из окошка и ударило ему в грудь. И он почувствовал: жидкое течет по бороде. Глянул — чернила!

— Ты чего чернильницами бросаешься? Твоя она? Государственная! И за это заплатишь штраф. Хорошо, если в тюрьму не отправят!

Нечего и говорить, вот до чего дошли соседи.

Вдруг Опанас захохотал ни с того ни с сего. Видно, его очередь смеяться пришла. Хохочет, а пальцем в Матвуя тычет.