Мальинверно

Это последнее, о чем мы думаем, представляя себе литературного персонажа: каким голосом он разговаривает. Виноваты писатели, которые сообщают об этом всегда крайне мало, разглагольствуют больше о лицах, о позах, о видимых и без того подробностях, а вот голосу, тому голосу, который они записывают звук за звуком, буква за буквой, уделяют в лучшем случае какое-нибудь одно прилагательное, только чтобы обозначить, что у Ринальдо он ужасный, у Плутона – рычащий, у Маруццы Малаволья – дрожащий, у Пожирателя Огня – хриплый.

У этой таинственной женщины был голос мадам Бовари.

Я подумал, каким может быть голос у персонажа по имени Астольфо Мальинверно, служащего смотрителем кладбища, влюбившегося в фотографию с надгробного памятника и однажды встретившего женщину с фотографии, – и я попытался его воспроизвести:

– Но не только грусть и сочувствие приводят меня сюда.

Она потупила взгляд, собираясь с мыслями и чувствами.

– Я благодарна вам за столь любовную заботу.

Больше она ничего не сказала. На секунду сникла, закрыла глаза, крепко зажмурилась, покачнулась и, собравшись с силами, ушла. Даже не попрощавшись.

Инстинкт требовал броситься за ней, остановить, задать все вопросы, не дававшие мне покоя, но меня удерживал ее страждущий вид – вид мученицы, для которой каждое мое слово было бы ранящей стрелой, колющей шпагой, и поэтому я уговорил себя, что не попрощавшись она оставляла залог на будущую встречу, примерно как мы делаем пометку карандашом в книге, которую читаем, или оставляем засушенный цветок, или загибаем уголок страницы.

Она удалялась нетвердым шагом, дрожа, как лист на ветру, я видел, как она уменьшается, тает, словно во сне, превращается в точку и исчезает за столбами ворот.

Я готов был ждать ее возвращения, к ожиданию мне не привыкать, ибо мы не рождаемся в тот день, когда появляемся на свет, но гораздо раньше: большинство из нас забывает то темное, немотное время, которое проходит от зачатия до первого крика, но немногие, и я в их числе, помещают его в тот миллиметр материи между гиппокампом и амигдалой, где оно продолжает жить, сохраняясь как опыт терпеливого ожидания до появления на свет; в темноте и безмолвии ожидания эта ранняя энграмма формирует характер, приручает и обуздывает его.

Послышавшийся крик вырвал меня из паутины мыслей.

Кто-то громко ругался.

Когда я подошел ближе, то увидел Дездемонта Папаси́деро, который с угрожающим видом кричал приезжему:

– Вы кто такой? Что вы делаете на могиле моей жены? Отвечайте, не то угроблю! – Он схватил человека за плечи.

Приезжий не шевелился, он был так напуган, что даже уронил тетрадь на землю.

– Что вы тут делаете, что вы чирикаете в своей тетради, отвечайте!

– Успокойтесь, Папасидеро, – сказал я, беря его за руки и заставляя ослабить хватку.

– Вы, Мальинверно, не встревайте, я как-нибудь сам разберусь!

– С чем разберетесь? Отпустите его, он ничего дурного не делал, – продолжал я, налегая с большей силой на руки крикуна, казавшиеся стальными тисками.

– По-вашему, ничего дурного? Он стоял у могилы моей жены и что-то записывал. Я-то видел, а теперь желаю знать, кто он и чем занимается, а если он мне не скажет по доброй воле, я из него вышибу мозги!

– Я вам сказал – оставьте его в покое, он работает по моему заданию.

Эти слова возымели действие, я почувствовал под руками, как ослабляется хватка амбала, он отпускает руки и сверлит меня глазами.

– Что вы сказали?

Приезжий опомнился, краски вернулись ему на лицо, он заправил рубашку, поднял тетрадку и сунул ее в задний карман брюк.

– Этот человек работает по заданию мэрии. Мы проводим перепись захоронений для расширения площади, его задача – обойти все кладбище и записать необходимую нам информацию. Он работает для жителей города, а вы собираетесь вышибить ему мозги!

– Вы всерьез? – спросил он тоном, в котором не было и намека на былую разъяренность.

– Молитесь богам, чтобы он не накатал на вас жалобу! – добавил я, чтобы раз и навсегда закрыть вопрос, и это сработало.

– Прошу извинить меня, синьор, когда я увидел вас у могилы жены, взыграла ревность… Судите сами, до чего она была красива!

– Ничего страшного, – сказал приезжий.

– Мы вас покидаем, Папасидеро, у нас еще масса работы на сегодня.

Я по-свойски взял приезжего под руку, и мы удалились.

Он всю дорогу меня благодарил. Дойдя до подсобки, я предложил ему выпить, мне казалось, он еще не пришел в себя.

– С большим удовольствием! – сказал он, входя вслед за мною.

– Присаживайтесь, из напитков у меня только вода.

Я взял бутылку воды, наполнил два стакана и сел рядом с ним.

Он выпил залпом воду.

– Еще раз премного благодарен, – сказал он. – Да, задал он мне встряску! Не подойди вы в ту минуту…

– Я предупреждал вас об осторожности. К счастью, на этот раз обошлось.

– Ловко вы придумали насчет переписи! Вы прямо мастер сочинять истории, – сказал он, приподнимаясь со стула, чтобы вынуть из кармана мешавшую ему тетрадь.

– А вы в каком деле мастер? Если вы не художник, то чем занимаетесь? Слушаете звуки – и все? – спросил я, косясь на тетрадку.