Мальинверно

– Постараюсь успеть к послезавтра, это значит, что отложу текущую работу.

– Утром или вечером?

– Утром, – сказал я, потому что хотел сам присутствовать.

– Но попозже, я должен сперва покончить с записями для работы.

– Жду вас послезавтра перед полуднем.

– Вы помните голос своей матери? – спросил Караманте.

Офелия потупила взгляд, и выражение ее лица изменилось.

Он посмотрел на меня с сожалением:

– Думаю, можем возвращаться на базу, – сказал он шутливым тоном, чтобы развеять неловкость.

Караманте остановил запись и перемотал бобину.

– Можно послушать хотя бы минутку?

Он взглянул на меня. В обычных условиях он никогда бы не согласился, но, возможно, сказалось чувство вины из-за опрометчиво брошенной фразы, возможно, захотел оказать любезность мне, как бы то ни было, он надел наушники и другую пару протянул Офелии:

– Но только минуту, не больше.

Не знаю, что там происходило в то короткое время, которое мне показалось вечностью, не представляю, что проникало в слуховые каналы любимой женщины, какие звуки щекотали ей слух, но я пытался представить, следя за метаморфозами ее лица, от которого не мог оторваться, ожидая, как оно вытянется от удивления. Этого не случилось. На шестьдесят первой секунде Караманте остановил запись и снял наушники. Офелия последовала его примеру.

– Ну что? – спросил я нетерпеливо.

Она посмотрела вокруг:

– Поверить не могу, что эти шумы, шорохи, свисты окружают нас…

– Я вам говорил, – сказал Караманте, собирая свой чемодан, – это не слышимые ухом звуки, тут нужен специальный инструмент. Все в мире, каждая вещь издает звук, надо только правильно определить его частоту.

Он перекинул через плечо свою сумку и перед уходом огляделся вокруг:

– Надеюсь, что все прошло хорошо, в этом месте, как ни в каком другом, есть что-то особое.

Я хотел его проводить, но он меня остановил:

– Я знаю дорогу, – сказал и улыбнулся.

– По-твоему, получится? – спросила Офелия, когда он был уже далеко.

– Послезавтра узнаем.

Мы повернули за угол и остановились напротив фотографии Эммы.

– Ты когда-нибудь слышал его записи?

– Пару раз, как раз до того, как ты подошла.

– И там действительно слышны голоса?

– Да, но не совсем человеческие, не такие, как наши, скорее звуки, напоминающие голоса, не очень ясные и вразумительные…

– Это был мужской или женский голос?

– Мужской.

Я улыбнулся ей.

– Послезавтра у меня день рождения, – сказала она просто, без вычурности. – Голос матери был бы нежданным подарком.

Колокола прозвонили двенадцать.

– Пора идти, – сказала она и растаяла, как эхо сказанных слов.

Я и на этот раз стоял как вкопанный – смотрел, как она исчезает, и думал обо всех вопросах, которые хотел ей задать, но они так и остались не произнесенными мыслями. Вопросы, на которые я и сам мог дать ответы, провоцируя цепь фантастических реакций, которые заполняли время и были жизнью наподобие открытых ворот или переставленной с места на место книги. Ибо жизнь, которую мы проживаем, или думаем, что проживаем, происходит на нескольких квадратных сантиметрах нашей черепной коробки; памятные и единственные в своем роде события происходят в нашей голове; жизнь, которую, как нам кажется, мы прожили, которую нам дано вспомнить, когда наступает пора подведения итогов, эту жизнь мы прожили в потаенности своих мыслей, никому не ведомых во всей Вселенной. Мы – то, что мы прожили: то, что думали, воображали, надеялись, чего желали и что забыли. Вселенная никогда не узнает, чем была наша молчаливая и потаенная жизнь, никто не узнает о наших тайных путешествиях, о воображаемой любви и возлюбленных, о сотне наших жизней, заключенных в необозримых мирах нейрона.

37

Есть книги-самоубийцы, как люди.

Стихи ди Перса стали пылью в песочных часах. Я решил, что «Метаморфозы» будут второй книгой, которую я предам земле, но книга сама выбрала свой печальный конец. Два удара шквального ветра. Первый случился в тот день, в семнадцать сорок шесть. Изо всех сил хлопнула дверь в туалет, я перечитывал в это время историю про Аполлона и Дафну и от неожиданности даже вздрогнул. Пошел прикрыть окно и, поскольку находился рядом с туалетом, решил им воспользоваться. Но чтение Овидия меня затянуло и обмануло, я едва успел вытереть руки, как церковные колокола прозвонили шесть вечера. Я выключил свет и запер библиотеку, но в спешке забыл Овидия на холодном мраморном подоконнике полузакрытого окна. Я опаздывал, до закрытия кладбища надо было еще зайти к Марфаро.

Едва я вошел, он сразу же отдал мне пакет, изготовленный по моему заказу. Поздоровался со мной встревоженным голосом. Я спросил, что стряслось.

– Вот уже целых пять дней, – ответил он возмущенно.

Я сказал, что не понимаю его.

– Пять дней, как никто не умирает.

Мне не казалось, что это много для такого маленького городка, как Тимпамара, но у нас с ним были противоположные взгляды.