— Ах ты, пес шелудивый! — заорал Малюта. — Ну-ка, ребяты, охладите его кипяточком!
— Нет, не я пес шелудивый, а ты, прегнусный, с твоим богомерзким царем превратили отечество в вонючую поганую лужу! Недаром здесь нас казните. Потонете в ней, нечестивцы!
— Смерть ему! Смерть! — прокатилось по опричным рядам.
Но Фуников уже принимал смерть болезненную под рев патриотически настроенной толпы. Из ковшей его обваривали кипящей водой, а потом леденили студеной. Огромный чан быстро пустел. Трудно вообразить, во что превратилось тело казначея.
За четыре часа больше сотни людей — новгородцев, псковичей и москвичей — отправили на тот свет, предав отвратительной казни. Терзать на Руси умели, что и говорить. Другого дьяка, Григория Шапкина, с женой и двумя сыновьями, обезглавил некий князь Темкин, плененный литовцами и впоследствии обмененный на полоцкого воеводу и посланника Довойну. Репутацию Темкина грязнило пятно — к возвратившимся из плена Иоанн относился с недоверием. Еще одного дьяка, Булгакова, умертвил земский боярин Иван Петрович Яковлев-Захарьин. И его репутация не считалась безупречной. После бегства князя Курбского он вызвал неудовольствие царя, вынужден был бить челом и покаяться в действительных и мнимых прегрешениях. Прощения при учреждении опричнины боярин добился после поручительства митрополита Афанасия. Митрополит получил позволение отпечаловать боярина Яковлева и князя Воротынского. Иоанн любил приближать к себе людей с червоточинкой — они служат вернее. Ну Яковлев и отличился, забросав Лобное место частями тела приговоренного к ужасной смерти дьяка.
Малюта совсем умом тронулся от пролитой крови. На третий день после описанных событий он собственноручно умертвил девять боярских детей, затупив турецкую саблю об их крепкие загорелые шеи. Никогда Поганая лужа еще не видела подобного зверства. Московские женщины и дети не пользовались никакими преимуществами перед новгородскими. Их тоже топили в реке, как котят. Жены бояр и дворян подвергались надругательствам. Бесстыдство Малюты достигло предела и даже становилось запредельным. Рыдающим простоволосым женам задирали сарафаны, и Малюта, криво усмехаясь, кричал, желая возбудить в толпе низменные инстинкты:
— Ну-ка, сучка, покажи, какая ты есть на самом деле!
В толпе смущенно вздыхали и отводили глаза. Мало кому из сбежавшегося черного люда, несмотря на падение нравов, нравилось похабное обращение с женщинами. Из задних рядов иногда пророчили с риском попасть в лапы опричников:
— Мать твою да женку так же позорить будут! Не боись!
— Время твое, кат, придет!
Опричники бросались в густое человеческое варево, но редко кого удавалось вытащить на пустое место для расправы. Толпа, напружинившись, выдавливала опричников прочь. Царь в сопровождении Малюты ночью вломился в дома Висковатова и Фуникова, терзал и бил плачущих полуодетых женщин, особенно измываясь над пятнадцатилетней дочерью печатника — любимицей отца. Иоанн велел всех отправить в монастыри. Увезли в телегах на рассвете в чем застали. На непогребенные тела убитых натыкались где угодно: и у стен Кремля, и на Неглинке, и в арбатских переулках, и в самых неожиданных уголках — в садах, на паперти церквей и на околицах. Перечисление только знакомых жителям окраин знатных людей заняло бы не одну страницу. Назовем лишь нескольких, удостоенных Николаем Михайловичем Карамзиным памяти: думный советник Захарий Иванович Очин-Плещеев, который уже однажды попадал под опалу. Очины — родня Басмановым. Один из них — царский пристав — сопровождал князя Владимира Андреевича Старицкого, когда тот ехал из Лук в свой удел семь лет назад. С падением Басмановых Очины оказались под ударом. Погиб и богатейший сановник Иоаннов Хабаров-Добрынский. Смерть принял от рук опричников сын покойного Федора Воронцова — Иван. Умертвили и потомка славного в XIV веке боярина Квашни Василия Разладина и многих других. Опричники обезглавили новгородских дьяков Румянцева и Ростовцева. Под топор попали приближенные архиепископа Пимена князья Шаховской-Ярославский и Тулупов-Стародубский, псковский наместник владыки и его дворецкий Неудача Цыплятев. Жены и дети разделили их участь. Ивана Шаховского царь ударил булавой.