Малюта Скуратов. Вельможный кат

— Да что доказывать! — горько усмехнулся Малюта. — Палачом меня нарекли! А ведь палач палачу рознь! Как не палачествовать, когда князь Вяземский из твоих рук ел, а к новгородцам склонился?! Как не палачествовать, когда ты Басмановых ласкал, а они к тебе спиной обернулись. Как не палачествовать, когда и Воротынский, и Умнов-Колычев, да и все Колычевы разом с Яковлевыми, Захарьиными и Юрьевыми тебе, пресветлый государь, первые недоброхоты. Невесту дьяки искали — смеются! Не хотят счастья твоего, лютой ненавистью кипят! А в Священном писании сказано: чем башня выше, чем богатства больше, тем злоба сильнее.

— Где сказано? Что-то не упомню!

— Я читать не обучен, пресветлый государь! Скаски за меня дьяки пишут. Но памятью крепок. Сызмальства знаю, что в Священном писании так говорится. Когда сын мой, Максим, умер — радовались! На пиру у Шереметевых, шпик мой донес, боярский сын Чолобов, вино пив, кричал: «Поделом палачу!» Жена моя в слезах, братья стонут, а он: поделом палачу! Вот, государь пресветлый, холопская благодарность. А я тому Чолобову жизнь спас.

III

Иоанн и раньше выслушивал советников, правда, потом поступал по-своему. Но собственное решение часто не отличалось от внушаемого. Эту особенность в последнее время Малюта учитывал. Он остался единственным, кого Иоанн не перебивал. И прежде Иоанн любил выспросить Малюту. Речи шефа опричнины его умиляли. Разве Малюта не прав? Разве Кудеяр Тишенков не навел татар на Москву? Разве он один или сам-друг смог бы убедить татар в правоте, принесенного в клюве? Девлет-Гирей — опытный воин, он не позволит себя обмануть. Хан привлек ногаев. Значит, среди нападавших находился знаменитый враг христианства мурза Дивий. Уж этот своего не упустит. Способный стратег и отличный тактик, мурза с пренебрежением относился к разбойным грабежам. Он мечтал уничтожить Россию, захватить ее всю целиком. Он не собирался делать из Иоанна данника. Он хотел присоединить огромную северную территорию к Большой Ногайской орде и создать чингисхановскую империю. Завоеваниями Чингисхана бредили многие. Столь страшные и странные фантазии посещали свирепых южных владык. Сулейман Великолепный не отказался бы от того, чтобы зеленое знамя развевалось на башне Кремля. Но пока татары если и нападали на Москву, то не пытались захватить надолго, а пленив мужчин, женщин и детей, откатывались обратно в степи и скрывались в Крыму, выставляя заставы крепчайшие у Перекопского перешейка.

Весной Девлет-Гирей объявил священную войну Московии. Воодушевление крымчаков достигло предела. Они поклялись освободить Казань и Астрахань. Русские будут прижаты к Литве и Польше. Ливонию захватят шведы. Кремль будет задыхаться в огненном кольце ненависти. Разве Малюта не прав? Тут какой-нибудь перебежчик вроде Башуя Сумарокова в одиночку ничего поделать не может. Тут, безусловно, бояре действовали, облеченные государственной властью. Кто, кроме Бельского с Мстиславским, способны провести столь тонкую операцию? И ведь как действовали! И опричные войска винить трудно. А стрельцов — тем более.

Когда Девлет-Гирей очутился возле незащищенной Москвы, воеводы не в поле решили сопротивляться, а завели полки собственные в окрестности посада, где тысячи людей скопились, которые убегали от татарской конницы. В узких улицах не развернуться. В мае давно не шли дожди. Сухие крыши да стены хорошо горят! Вот Девлет-Гирей и зажег их. Ветер довершил начатое татарами. Одна незадача — пограбить хорошенько не удалось. Огонь жег мусульман не хуже христиан несчастных, тащивших на себе жалкий скарб. Москва-река наполнилась трупами. Давка на улицах поднялась невиданная. Многих погубила паника. Выброшенные наверх пытались идти по головам и плечам. Такого столпотворения столица не знала.

— Дурачье! — кричал Иоанн в бешенстве. — Дурачье! Хотели обороняться между тесными бревенчатыми зданиями. Ну не изменники ли?!

Малюта взял на дыбу одного из очевидцев, боярского сына Петра Матвеева. Только сунул руки арестованного в хомут, как тот заплакал:

— Не терзайте меня. Все расскажу, что ни спросите!

— А спрошу я тебя, — подхватил его слова царь, вступая в застенок, — кто и где из воевод стоял и по какой причине там разместился? Ты холоп Мстилавского. Стремянный али меченосец?

— К саадаку приставленный, великий государь, — сквозь муку простонал холоп Мстиславского, которого сам Малюта медленно подтянул вверх. — Все расскажу, великий государь. Приневоливать меня не надо! С охотой поведаю!

— Ну-ка подтяни его еще, — велел Иоанн, — чтобы охота не пропала.

Малюта напряг веревку, суставы у боярского сына щелкнули, и тело необыкновенно вытянулось. Казалось, что на веревке висит огромная и белая рыбья тушка. Пальцы на ногах судорожно сжались, а потом выпрямились. Матвеев пытался коснуться ими пола, отчего медленно повернулся лицом к Иоанну. Царь вытянул посох и задержал движение. Подняв глаза, он пристально посмотрел в лицо, искаженное болью.