Мало избранных

– Запыжим? – быстро спросил Антоха.

– Сойдёт и так! Запальник мне!

Антоха схватил запальник и осторожно сунул к пламени фитильницы. Дядя Фома вынул из складки на треуголке кованую иглу протравника, встал возле орудия на колени и сквозь дырку запала в казённике пушки проткнул иглой картуз с порохом, плотно забитый в жерло до задней стенки.

Антоха стоял наготове, лёгкий ветерок раздувал язычок огня в клюве запальника. Дядя Фома снова пролез к амбразуре, опираясь рукой на ствол пушки. Он хотел ещё раз посмотреть на дозор, выходящий под выстрел.

Чёрные всадники были уже совсем близко. Барабан бил «тревогу».

– Эй, драгуны, отзовись! – крикнул дядя Фома.

Дозорные должны были слышать его – но никто не отозвался, будто на конях ехали безгласные мертвецы.

– Степняки не говорят по-нашему! – догадался Антоха.

Дядя Фома отпрянул от амбразуры и перекрестился.

– Пали, Антоха! – приказал он. – Господи, спаси барабанщика!

Антоха опустил клюв запальника и подвёл огонёк к отверстию запала. Пушка грохнула и откатилась назад, пробороздив станинами лёд барбета.

Джунгары ехали уже мимо бастиона и с опаской смотрели на его ровные покатые откосы. Впереди открывался проход между куртиной редута и куртиной ретраншемента – там находились ворота в русскую крепость. И вдруг на бастионе полыхнуло. Картечь с визгом хлестнула по джунгарскому отряду, раненые лошади заржали и вскинулись, несколько воинов упали с сёдел. Петька выронил барабан и уцепился за гриву коня. Он слышал окрик с бастиона и понял, что хитрость степняков разгадана, но не ожидал выстрела из пушки. Картечина распорола зипун у него на плече.

– Хэрэв та ууртай хулгана байна! – где-то позади Петьки завопил охранник Чакдаржийн.

Петька хотел оглянуться, но вдруг его словно пронзило молнией. Какая-то неимоверная сила разломила его изнутри пополам, точно горбушку хлеба. Петька выгнулся, извиваясь под зипуном, как рыба на остроге, и всплеснул руками. Снегопад бросился в глаза, и каждая снежинка запылала, ослепляя. Это Чакдаржийн ударил Петьку в спину пикой и пробил его почти насквозь.

Шестеро уцелевших джунгар дружно помчались вперёд – в проход между редутом и ретраншементом, к воротам русской крепости, но створки ворот захлопнулись прямо перед степняками. За досками брякнул засов. В крепости раздавались крики, бой барабанов, звуки сержантских рожков. С куртин бабахнули выстрелы. Не сбавляя скорости, джунгары пронеслись по проходу мимо ворот, пролетели мимо другого бастиона и устремились в степь. Им не удалось ничего сделать – затея с дозором сорвалась.

А с другой стороны к ретраншементу уже катилась конная лава зайсанга Онхудая. Всадники визжали, свистели, гикали, улюлюкали, вопили, махали саблями и потрясали пиками с развевающимися бунчуками. Кони, храпя, вспахивали сугробы, и над ордой клубилась снежная пыль. Казалось, что орда снесёт, затопчет ретраншемент, плоско приникший брюхом к земле, как прижимается мышь, когда видит в небе коршуна. Однако с бастиона, а потом и с куртины редута в лицо орде из темноты вдруг гавкнули пушки. Железный ветер картечи, бурля, промёл просветы в рядах степняков.

Войско Онхудая, войско окраинного доржинкитского улуса, никогда не сходилось в битве с врагом, который обладал бы пушками, – ни с русскими, ни с китайцами. Дикие степняки, воины зайсанга Онхудая не умели давить сопротивление; их обычаем было внезапно напасть и растерзать, а ломить врага, гнуть его, теснить шаг за шагом, держаться под обстрелом, – нет, такому степной разбой их не учил. Потому при первом же залпе левое крыло орды – зюн – сразу откололось и завернуло налево, огибая редут, а правое крыло – барун – завернуло направо, огибая ретраншемент. Хошун – «клюв» орды – с разгона влетел в ущелье между редутом и ретраншементом и завяз в узости, а сзади его подпёр запсор, основная сила войска.

Ворота крепости были затворены, а куртины загрохотали мушкетной пальбой. Пули вышибали джунгар из сёдел, всадники сталкивали друг друга во рвы, пространство между редутом и ретраншементом превратилось в долину погибели, которую поперёк перехлёстывал беспощадный железный ливень ружейного обстрела. Пути назад не было, и джунгары рвались вперёд, прочь из западни. Потеряв половину воинов, хошун еле выдрался из теснины и помчался на простор, а вслед ему харкали картечью две батареи с двух бастионов. Запсор беспорядочно столпился, закружился сам в себе, избегая смертельной ловушки, и в гущу конников били картечью две другие батареи с двух других бастионов. Джунгар охватило смятение, они уже не понимали, куда им скакать, кого рубить, откуда их косит артиллерийский огонь. Воины запсора поворачивали коней, и запсор стремительно рассеивался по степи. Снежные подступы к русской крепости, дорога к воротам и рвы были густо усыпаны телами людей и коней; раненые люди стонали и пытались уползти, а раненые кони ржали, поднимались и падали обратно в сугробы.