Мало ли что говорят

Внутренний голос ехидненько обозвал Соню идиоткой, а здравый смысл – будь он неладен – отправил ловить такси.

Представьте, что вы – в баре на Таганке пьёте текилу, а вас на пару слов приглашают в Одинцово. Или вы стоите напротив уютного кафе на Дерибасовской, а вас приторно заманивают в город-порт Южный на часок.

Таксист был очарователен. Вернее – очаровательна. Чёрная женщина лет сорока, может, тридцати. Сложно определить, поскольку плоти в ней было килограммов сто двадцать. Не меньше. Она была необычайно вертлява, абсолютно не знала Бостон, не говоря уже о предместьях, и ещё… она говорила исключительно на испанском, из всего многообразия лексики которого Соне было известно только слово «corazon»[13]…

Похоже, день окончательно не заладился.

Кое-как объясняясь на языке жестов и останавливаясь чуть ли не у каждого прохожего, они, наконец, добрались по указанному адресу. Сумма вышла круглее, чем Соня собиралась «прокутить» в ресторане. Что-то невнятно-казённое скребло по этому поводу в душе…

Люди, будьте бдительны – всегда верьте своей интуиции!

У слегка обшарпанного, но вполне приличного домика стояла madame, подобную которой Соня видела последний раз во дворе дома на проспекте Мира, угол Чкалова, лет семнадцать назад в Одессе. У неё был типичный подозрительно-прищуренный взгляд и щёгольские кадетские усики. «Мама, жарьте рыбу!» – «Так ведь нет…» – «Мама, жарьте! Рыба будет!»

Испаноговорящая афроамериканка, получив причитающееся плюс чаевые, выскочила из машины и игриво продефилировала к Сониной дверце, намереваясь галантно её открыть. (Видимо, в ответ на Сонины мучения по дороге сюда.) Зрелище было достойно кисти Рубенса, если учесть, что на таксистке был короткий топик и джинсы-стрейч. Но не успела она обогнуть машину, как вдруг из палисадника раздался истошный вой, вызвавший у Сони аллюзии с Шерлоком Холмсом, и оттуда вылетела великолепная немецкая овчарка. Сто двадцать килограммов оказались неплохо натренированы – надо отдать должное быстроте реакции – водитель молнией влетела в заднюю дверь. Пёс уже заходился хрипом, мечась под окнами такси, когда наконец из дома выкатился невысокий, плотный, запыхавшийся человечек, орущий: «Байкал! Байкал! Ко мне!» Усики у него были минимум капитанские, но, очевидно, фамильные. А не проронившая за всё это время ни звука madame в возрасте – явно была его мамой.

Русские вопли смешались с испанскими. Собака была утихомирена. Шофериня, выйдя из машины, демонстративно записала название улицы и номер дома, при этом шумно и весело ругаясь. Марк (это был именно он), брызгая слюной, огрызался в ответ. Соня, выйдя из машины, тихонько закурила в сторонке в ожидании окончания концерта. Но тут ожили кадетские усики. Они задрожали, разъехались, и из-под них завизжало:

– Курить в радиусе пятидесяти метров от нашего дома запрещено! Мы подадим на вас в суд!

– Мама, это ко мне по делу, – неожиданно спокойно сказал «Марик».

– Здравствуйте, я – Соня, – мексиканская королевишна, отъезжая, нешуточно газанула, и Сонины слова потонули в облаке дыма.

– Марк, – наконец представился колобок, протянув руку.

– Соня, – в который раз произнесла Соня своё имя, пожав его потную ладонь.

– Нет, вы представляете?! Понаехали тут, латиносы вонючие! Надеюсь, она не подаст на меня в суд из-за собаки! Впрочем, я вчиню ей ответный иск! И владельцу таксопарка заодно.

– Простите, Марк, но мне кажется, именно ваш пёс бросился на ни в чём не повинную девушку, или я ошибаюсь?

– Ха! – победоносно хмыкнул собеседник. – Лично я видел, что она проникла на мою частную территорию. Да, ма? А вы будете свидетельствовать.

– Простите, вынуждена вас предупредить, что с детства приучена говорить только правду и ничего, кроме правды. За редким исключением. Но сей инцидент – не тот случай.

«Господи Иисусе, кого мне подсунул Джош?! Хорошее начало хорошего знакомства, ничего не скажешь…»

– Кроме того, ваша собака могла кинуться и на меня, окажись я на улице первой. Потом, я всё ещё курю неподалёку от эпицентра ваших частных владений и, честно говоря, понятия не имею, куда деть окурок. А ваша, по всей вероятности, мама, – кивнула Соня на изваяние у дорожки, – уже тоже готова подать на меня в суд, – девушка пыталась сохранить любезность и не повышать градус иронии до сарказма.

– Мама шутит! – расплылся в слащавости Марк и крикнул в сторону старушки: – Правда, ма? – Затем снова обратился к Соне: – На вас Байкал никогда бы не бросился. Он, в сущности, милейшее беззлобное существо. Он и эту бочку сала кусать бы не стал, хотя стоило бы! – Тут Марк, отнюдь не поражавший изяществом форм, доверительно понизил голос: – Он её просто испугался. Чёрных ненавидит. Это очень интересная история. Пройдёмте в дом, я вам расскажу.

– Бычок! – напомнила Соня, всё ещё держа в руках подотлевший фильтр от сигареты.

– А, ерунда! Давайте сюда, – радетель за закон и порядок выхватил окурок у неё из пальцев и швырнул на мостовую.

Они зашли в дом, отнюдь не нищая обстановка которого определялась ёмким словом «халоймис».