Мало ли что говорят

Пёс с самого раннего щенячьего детства был до невозможности добрым. Его тискали все дети во дворе питерской новостройки на Гражданском проспекте. Дрессура, имеющая целью сделать Байкала правильной служебной собакой, привела лишь к тому, что простейшая команда «Голос!» вызывала у него непроизвольное мочеиспускание. Возможно, в своей собачьей душе Байкал был поэтом или философом – он мог подолгу сидеть на балконе, разглядывая закаты и рассветы, романтически повизгивая себе под нос. Любил смотреть передачу «Спокойной ночи, малыши!» и слушать ранних Битлов, нюхать ромашки и ландыши, даже пресловутой «ма» постоянно улыбаясь во всю пасть. Он начинал скулить и плакать, если на него повышали голос, и спал на коврике в обнимку с плюшевым медведем. Он любил и был любим, не расставаясь со своими людьми ни на минуту. Пока… Нет, сперва его любимые хозяева просто исчезли. И он не видел их почти год. Он жил у других людей, которые тоже его любили. Но это были не его люди. Это были друзья его людей. А его люди просто исчезли! Байкал впал в депрессию. Хотя те прекрасные люди, у которых он жил, иногда звали его к телефону и зачем-то давали команду «Голос!», поднося к его пасти телефонную трубку. Но Байкал не бодро лаял, как лает любая порядочная собака в ответ на подобную команду, а лишь обессиленно, обречённо скулил. В ответ из телефонной трубки доносились звуки, отдалённо похожие на звуки голоса его хозяина. Но это были звуки человеческого плача, а Байкал не помнил, чтобы его хозяин хоть когда-нибудь плакал по-человечески. Потому Байкал уходил на свой коврик плакать по-собачьи. Он отощал, свалялся, и жизнь ему стала не мила. Это очень беспокоило друзей его людей и телефонную трубку. Но всё-таки вокруг постоянно были люди. Белые люди… Пока однажды Байкала не посадили в специальную клетку и не погрузили в багажный отсек самолёта в аэропорту Санкт-Петербурга. Минуя все ужасы этапных пересадок вдали от своей семьи и от друзей своей семьи, в следующий раз он увидел так любимый им солнечный свет в аэропорту Логан города Бостона через двое суток. Одному богу известно, чего натерпелся бедный пёс, ведь у животных совсем иное, нечеловеческое восприятие. Для них текущий миг – это всё мироздание, весь аспект существования. Невозможно передать то, что ощущал тогда Байкал, но, гладя его сейчас, Соня могла это почувствовать.

И надо же было такому случиться, что изнемогающее от первобытного ужаса животное извлекли на свет божий грузчики-афроамериканцы. Почему-то именно в них для несчастной псины сосредоточилось всё вселенское зло. Возможно, он был слегка пессимистичен. Что не удивительно на фоне предыдущей депрессии. Будь на его месте кто другой да при других, не отягчающих, обстоятельствах, наверняка воспринял бы этих, пусть странного цвета и необычного запаха, созданий как ангелов-освободителей. Но что случилось – то случилось. В его голове замкнуло какой-то нейронный контакт, и Байкал в первый раз возненавидел. Возненавидел криптогенно, яростно и навсегда всех людей, чья кожа темнее кофе с молоком.

Закончив рассказ, Марк замолчал, и на секунду в нём мелькнуло что-то человеческое. Что-то не из области денег, страховок, велфера и прочего. Гнусно воспользовавшись паузой, Соня взяла инициативу в свои руки и вернулась к непосредственной цели своего визита.

На все её вопросы, знакома ли ему специальная лексика, известна ли ситуация с ВИЧ/СПИДом в Бостоне, штате Массачусетс, вообще в стране, и прочие Марк обиженно вопил: «Я таки всё же доктор!» Параллельно в Сониной памяти крутилось изречение, глубоко выцарапанное на парте первой аудитории одного из медицинских институтов и прочитанное ею там году эдак в 1986-м: «Курица – не птица, стоматолог – не врач!» Все попытки выяснить уровень знаний Марка в инфектологии, связанные с необходимостью коррекции поведения и правильного перевода, сводились к нулю. Он обидчиво отвечал, что на всех этих «вайромегалоцитрусах» и «гомококках» собаку съел. Принимает роды на дому каждый день у самых обеспеченных бостончанок, которые, видите ли, отказываются рожать в Бригем энд Вимен госпитале из-за полнейшей антисанитарии и некомпетентности акушеров данного родовспомогательного учреждения. Лично обучал делать спинномозговую анестезию нынешнего министра здравоохранения США. Оказывал медицинскую помощь узникам Дахау, тайно проникнув в лагерь. Прямо в лицо высказал Йозефу Менгеле на его родном языке всё, что о нём думает. После чего собственноручно крестил польского младенца, ставшего впоследствии Папой. А также редактировал клятву Гиппократа. Причём по просьбе автора.

Соня очень устала.