Мало ли что говорят

Ни фото-, ни телегеничностью Соня никогда не отличалась – это не новость. Но сейчас эффект усугублялся ногами: Родриго сидел, аккуратненько закинув ножку на ножку; «усатая свинья» удерживала своё тело от падения, воткнув копыта между нижними перекладинами табурета («Чтоб ты сейчас шлёпнулся!»); а «буфетчица», которая явно была замужем за прапором, сидела, раздвинув ноги в коленях не меньше чем на метр.

«Если Джош и принимал участие в этой передаче, то, видимо, стоя. Я тут просто не помещаюсь!» – подумала Соня и собрала всю волю в кулак. Спасаться бегством было поздно.

Ассистенты изображали вопросы. Соня пока ещё понимала, но отвечала на родном языке. Марк переводил с жуткой отсебятиной. Соня попросила его не «испражняться мыслию под древом», присовокупив к просьбе ёмкий русский эвфемизм. Помогло – Марк стал переводить более-менее прилично. Тренировка прошла вполне гладко.

Соня мысленно вообразила вид на бескрайний океан с палубы огромного лайнера, и ей стало абсолютно всё равно, как она выглядит, кто это усатое говорящее непарнокопытное и почему Брюс Уиллис не в синяках и ссадинах. Все даже успели выпить кофе. Да-да, как обычно… «Данкин-Донатс».

Ассистент запустил обратный отсчёт. «Парам-парам-парам» – проиграла заставка, и на мониторе появились всё те же: «буфетчица» с невероятно дебильным выражением лица, но с уже сомкнутыми ногами; «Брюс Уиллис», ставший ещё великолепнее, и «усатая свинья», по которой градом катился пот.

Дальнейшее напоминало театр абсурда…

Интермедия

Брюс (радостно улыбаясь в камеру): Бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла! (Поворачивается к буфетчице.)

Буфетчица: Ы-ы-ы-ы-ы. (Нечленораздельно мычит, с улыбкой дебила глядя на Брюса и судорожно кивая головой в камеру. Мычание отдалённо напоминает английские словосочетания, изучаемые в младшей группе детского сада: «My name is… I’m from…» и тому подобные.)

Брюс (радостно, с оттенком лёгкой тревоги в голосе): Бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла! (Поворачивается к Усатой свинье.)

Усатая свинья: (Не мычит, не улыбается, не шевелит рылом, не дышит, глаза стеклянные – она впала в каталепсию – полностью обездвижена. Единственный признак жизни – по свинье в режиме «по усам текло» щедро льёт пот.)

Брюс (радостно-эйфорично, как в преддверии наступающего совместного оргазма с единственной оставшейся в живых после ядерного взрыва прекрасной женщиной): Бла-бла-бла-бла-бла-бла-бла!!!!! Бла-бла-бла! (Даёт спецназовскую отмашку кому-то невидимому – по телемониторам начинают бегать жевательные резинки и летать прокладки).

Занавес

Родриго срочно дал отмашку на запуск рекламного блока. Не успел никто рта открыть, как Соня заорала на родном языке: «Мне срочно надо выпить!» Что характерно, все это поняли без перевода – секунд через десять милая девушка принесла ей стограммовую рюмку, наполненную прозрачной, знакомо пахнущей жидкостью. Сонечка вылила содержимое в себя и… чёрт! – «Я отлично знаю английский!»

На изложение Родриго плана действий ушло ещё секунд десять-двадцать, и полминуты – на эвакуацию Марка с помощью двух крепких и небрезгливых ассистентов. Уложились в трёхминутный рекламный блок.

Время – категория относительная. Эйнштейн был прав. Никогда в Сониной жизни не было такого длинного получаса, воспоминания о котором очень коротки. Она с честью – как настоящий воин, как Паганини с одной струной, как Маресьев без ног – продралась сквозь простые и не очень, обычные и специальные, умные и тупейшие вопросы. Она даже, в отличие от Марка, смогла правильно произнести «cytomegalovirus» и много-много других сложных слов и словосочетаний. И она ни разу не произнесла: «It’s mean…»

С Родриго они расставались, как брат и сестра. Двоюродные. Он сказал, что рад знакомству («Естественно!»), передал привет Джошу («А как же!»), сказал, что передаст Соне через него кассету («Видимо, чтобы больше никогда меня не видеть!») – и что всё было не просто excellent, а прям-таки заебись! Прихватив с двух сторон под ручки ожившего и уже разговорившегося Марка, Соня с Брюсом Великолепным спустились в холл, где и попрощались.

* * *