Мало ли что говорят

Они тут землю копали и детей делали по-пуритански, а он – книги четыре месяца читал. Поэтому он на них произвёл неизгладимое впечатление. Как консервная банка на вождя африканского племени тасили. И как-то апрельским днём, а может, и вечером 1638 года коммуна назначила его «кем-то таким, который будет рассматривать всё, относящееся к сфере закона». Джон Гарвард навалившегося груза ответственности не выдержал и взял да и помер 14 сентября 1638 года. Дядька он был суровый, поэтому денег жене оставил только половину. Та половина – которая его жена, может, и гневалась, хотя – вряд ли, потому что пастор. Идеальный пастор пуританский – он не только учит библейским заповедям, а ещё и контролирует исполнение. Хоть бы и с того света. Энн Гарвард хоть и боялась, но подумала головой да спустя чуть больше года снова выскочила замуж. Опять за школьного учителя, и снова – пастора. Вот так ей не везло. А на половину, не доставшуюся «половине», – основали университет в Ньюпорте. То есть – в Кембридже. Путаница у них там, как и у нас, – то Набережные Челны, то Брежнев, а то снова – Петербург и Нижний Новгород. Строили тогда быстро – не то что сейчас, и уже в 1639 году построили. Имя присвоили наследственное – Harvard. Потому что кто университет платит – тот его и танцует вот уже триста шестьдесят шесть лет. Что характерно, строительство контролировал новый супруг Энн Гарвард – Томас Эллен. А поскольку пастора все пуритане боялись до дрожи в библейских местах, то деньги никто контролировать не мог. Напротив – соседи радостно собрали ещё четыреста фунтов и отдали их на строительство, чтобы пастор-учитель не так жестоко проповедовал.

С тех пор так и живёт этот университет. Частный. Входит в «Лигу Плюща». Факультетов много. Студентов порядка шести-семи тысяч. Кампус сто пятьдесят четыре гектара занимает.

Прекрасная медицинская школа. Лаборатории – с ума сойти какие! В одной из них Соня виски пила с бывшим одесситом и говорила о ПЦР. Убедилась, что её, как и прежде, ни в чём не убеждают аббревиатуры, а лишь физика процесса. Вселенская физика тех, кто любит своё дело. Свою магию. Умеет пользоваться мозгом. И способен отключать его во имя Озарения.

Поэтому и помнит она только о своей физике. О том, что была там, куда её бабушка Полина, будучи совсем ещё маленькой девочкой, шла на пароходе. О том, где никогда не был её ныне покойный дед Андрей. О бесчисленных белках. Об эстетике красного кирпича. О легендарности этого места. О пачке «Мальборо» за четыре пятьдесят, «identity please!». О том неуловимом, что было у неё в голове – уже не вспомнить откуда. О том, что кампус, насквозь пропитавшийся запахом китайской пищи и ватных гамбургеров, для неё, Сони, пах пирогом с мясом и грибами, а витые косы плюща на красном кирпиче были верхом изысканности. О том, что нет Америки и России, Соединённых Штатов и Российской Федерации, а лишь потрескавшаяся холщовая карта. Над потрескавшейся холщовой картой сияет пегий пыльный глобус. Внутри пегого пыльного глобуса… Кто его знает… Может быть, и сейчас притаилась бутылка первача. Кто в это верит?

Соня – верит.

P.S.

«Я всё ещё кусаю мир, смотрю в мир, нюхаю его и наслаждаюсь им. Если мне удаётся отключить тупую машину для добывания пятаков. И вот тогда Мир одаривает меня неограниченным кредитом. Не верите в Бога? Не верите в Любовь? Ну, поверьте хотя бы в Гарвард. И он с вами обязательно приключится. Я, например, знаю, что дед знает. Знает, что я была в Гарварде. Знает, что я люблю гармонию букв больше, чем гармонию цифр. И это совершенно не важно. Потому что ключевое слово – гармония. А она – не в буквах и не в цифрах. Не в Америке и не в России. Она – в Мире. В Мире, воспринимаемом мною прямо».

Уцелевшие страницы из дневника некоей Софьи Николаевны, что был сожжён в костре вместе с двумя ящиками книг на опушке леса тремя подростками – чтобы согреться.

Хроники XXI века

P.P.S.