Мало ли что говорят

«Если бы моему деду надо было убить медведя – он бы его убил. Он не делал бы ему больно. И публика его совершенно не интересовала. Ну, разве что только одна маленькая бестолковая девочка с хорошей памятью. Не знаю, хотел ли он, чтобы ей было весело или грустно, но он точно не был пуританином. И он научил её выговаривать букву «р». Повторяйте: «Р-р-р-р-резерфор-р-р-рд!», «Гарр-р-р-р-вар-р-р-рд!», «Моя тер-р-р-ритор-р-р-рия – твоя тер-р-р-ритор-р-рия!»

Если вы, конечно, в состоянии нарушать алгоритмы».

Уцелевшие страницы из дневника некоей Софьи Николаевны, что был сожжён в костре вместе с двумя ящиками книг на опушке леса тремя подростками – чтобы согреться.

Хроники XXI века

Эпилог

К New England Aquarium, Boston, по выходным всегда струится длинная очередь. Она движется быстро и дружелюбно. Дети – бегающие, прыгающие, ползающие, сидячие и даже висячие на мамах и папах – почему-то не капризничают вовсе. Никого не смущают чужие отпрыски, сидящие на асфальте, и подросшие карапузы лет пяти, пьющие из большой пластиковой кружки с соской. Тут нет сердобольных бабулек-пугал, заявляющих малышу: «Ай-яй-яй! Сейчас я тебя заберу!» – и приторно вопрошающих: «Ты кого больше любишь – маму или папу, дедушку или собачку, президента или мороженое?» «Бабульки» и «дедульки» – энергичны и жизнерадостны. Не молодящиеся, а молодые, несмотря на морщины. Не фальшиво искренние, но честно вежливые. Сонины же ровесники возрастной категории «взрослые» увлечены друг другом, картами-схемами, но никак не бурчанием: «Лучше бы я дома телевизор смотрел!»

Получив билеты у проворливого кассира, все так же бесконфликтно перетекают внутрь. Никто никого не толкает. Все мирно и мерно поднимаются по дороге-спирали, опоясывающей огромный стеклянный цилиндр, наполненный водой. В воде – тысячи рыб. Иногда мимо проплывает по своим служебным обязанностям аквалангист, что немедленно привлекает внимание детей. Их пропускают поближе безо всякой толкотни. А на маленьких детей приплывают поглазеть маленькие рыбки. И большие рыбы так же спокойно пропускают их поближе.

Частенько попадаются посетители в инвалидных колясках. Никто не смотрит на них сочувствующим взором и не глазеет, как на диковинных животных. Никто не выделяет из толпы. Но чудесным и незаметным образом им достаются лучшие места для обзора, и в самом многолюдном заторе образовывается коридор для проезда.

Кто-то заходит в залы, к прочим экспонатам. Кто-то идёт в кинозал или сувенирную лавку. Кто-то выходит на «задний двор» – у пирсов. Но основной людской поток сосредоточен именно здесь – у огромного цилиндра со многими тысячами тонн воды. И сами люди кажутся не кем иным, как обитателями огромного Аквариума. Со своими днями и ночами. Свадьбами и разводами. Статуей Свободы и собором Василия Блаженного. Полицейскими и милиционерами. Брюнетами и блондинками. Работой и отдыхом. Иммиграцией и эмиграцией. Детством и старостью. Рождением и смертью…

И даже – индейцем и славянкой.

Соня полюбила приходить сюда по выходным и долго бродить среди многолюдной толпы. Нигде человек не чувствует себя так одиноко, как среди людей. Её одиночество здесь становилось доброжелательным, наблюдательным, забавным и печальным одновременно.

И Джош любил приходить сюда, чтобы побыть одному.

Соня присела на край пустой скамейки – на удивление. Обычно тут толпился народ. Но сегодня дул холодный ветер.

Кто-то присел на другой край. Закинул руки за голову и с явным удовольствием привычно вытянул длинные ноги.

Они посмотрели друг на друга, расхохотались и сели рядом.

Он обнял её за плечи.

Возможно, со стороны они и были похожи на влюблённую парочку. Или на брата с сестрой. Но дул холодный ветер, а они – просто были вместе. И порознь. Это был тот редкий момент вселенского единения и вселенского же одиночества. Бесконечного блаженства и вечного непокоя. Божественного откровения и дьявольского искушения. В этом было всё. И не было ничего. Они просто сидели на скамейке и смотрели на тёмную воду залива, случайно встретившись на пирсе позади Бостонского аквариума…

P.S.