Мало ли что говорят

С тех пор у них с Андреем, у внучки и деда, завязался непубличный «роман». Они, как и прежде, не замечали друг друга на людях, но стоило ему уединиться в Будке, как Соня-Полина мухой закатывалась следом. Садилась на пол и делала вид, что играет, пока дед что-то писал в толстых тетрадях. Иногда он читал. Но чаще – говорил. Сонечка уже тогда понимала, что, с одной стороны, говорил он не с ней. С другой – какая-то тайная необходимость в её присутствии всё же была.

Совершенно невозможно было понять, что восемнадцать миллиардов лет назад произошёл Большой Взрыв. И Соня не понимала. Но дед говорил так, что, даже не понимая, она верила – это касается всех! А «горизонт событий»? Как такое осмыслить?! Нет. Здесь даже вера уже не спасает. Но Андрей делал так, что Соня могла это потрогать. Осязать прекрасное. И творить, не нуждаясь в осмыслении. Дед развил в ней совершенно божественную веру в математику, физику и запредельные возможности человеческой психики, если её носитель, разумеется, сумеет обойти алгоритмы встроенного бортового компьютера. «Мозг – это ЭВМ. Тупая машина для подсчёта сдачи. Возможности же человека безграничны. Но через внешнюю притягательность логических систем бессмертная душа разменивается на пятаки для автомата с газировкой. Которую и пьют-то не от жажды – а по вековой привычке».

– Кто такие алголитмы?

– Алгор-ритмы? Последовательность… Нет. Не так. Что ты сейчас должна делать?

– Есть кашу и спать.

– А ты что делаешь?

– Сижу на твоей телитолии.

– Вот! Есть кашу и спать – это алгоритм. Сидеть на моей тер-р-ритор-р-рии, – рычал Андрей, – это не р-р-размениваться на пятаки! Моя тер-р-ритор-р-рия – моя вселенная. Нарушая алгор-р-ритм, ты оказываешься в др-р-ругой вселенной.

– Кто такая вселенная?

– Вселенная – это ты.

Бывший математик. Или физик?.. Кто они после физмата? А потом после предприятий ВПК?

Преподающий в техникуме пенсионер. Упорно именуя внучку Полиной, рассказывал ей о подобии микро– и макрокосма.

Что важнее – кармические правила или обычные человеческие сантименты?

– Ты можешь! Я же видел, как они молчали!!! Ты-то не считаешь меня старым шизофреником? А, ладно. Сделай оленьи глаза. – Соня делала деду умильную рожицу, и он смеялся, а однажды даже заплакал. – Я же говорил – «Полина»!

Но гораздо чаще он рассказывал ей о Ньютоне, Фарадее и Максвелле. О белых карликах и чёрных дырах. О калибровочной теории и скрытой массе. О Резерфорде, Кембридже и Гарварде. Сонечка полюбила математику и физику с такой непосредственностью и силой, на которую способна лишь бездомная собака, внезапно обретшая Свою Будку.

Но она повзрослела. А школьные предметы так же отличались от метаморфоз, творящихся в её вселенной, как пьянчужка с Курского вокзала от Шарон Стоун. Она не могла это учить. Брезговала. Чёрная пасть несправедливости в первый раз больно цапнула Сонину душу. Она заказывала миры, а ей подавали дохлых червяков. Разумеется, Соня исправно получала свои пятёрки – но чисто механически. Если уж вынужден глотать гельминтов в плену Северного Вьетнама – делай это быстро и не запоминай надолго.

Н₂О – она везде Н₂О. И в грязной луже, и в горном альпийском источнике, и даже обращённая волной в недрах далёкой звезды. Но одни и те же молекулы в разных вселенных различны.

Они с дедом дружили с её двух до семи.

Андрею не сиделось на месте, и вся орда дружно переезжала за ним. Он их пугал, и он их притягивал. Он был тем самым сверхплотным веществом, по мере приближения к которому пространство изгибается и становится похожим на воронку. Им было страшно, но они не могли иначе. Соне было страшно вместе со всеми, но она всегда хотела заглянуть в «бутылочное горлышко».

Дед лишь однажды оказал Сонечке публичное внимание. Помнится, ей было лет пять или шесть. И у неё было повышенное внутричерепное давление. Оно случалось несколько раз в Сониной жизни и позже, но тогда был первый эпизод.

Сильно повышенное черепное давление – это когда голову сверлят изнутри.

Мать, отец, бабка и медсестра гонялись за Соней по всему дому, пытаясь сделать укол. Она уходила от них, выкидывая фортели, покруче, чем реактивные истребители на авиапараде, и с таким же рёвом. Пару раз её ловили, но упускали. Уколоть кого-то, кто бьётся головой об стену – и это не метафора, – колотит ногами во что попало и орёт «ненавижу, чтоб вы сдохли!» – это та ещё задача. И тут в дом зашёл Андрей. Все онемели, кроме медсестры, которая не была в курсе семейных хитросплетений. Дед рявкнул медицинскому работнику: «Заткнись!» – и вытащил из-за спины пластмассового крокодила:

– Резерфорд. Он нашёлся. Ты оставила его у меня в Будке. Пойдём ко мне.

И они пошли.

И Андрей сделал Сонечке укол. И она уснула у него на диване. Он укрыл. И, как всегда, долго рассказывал что-то. Про математика Нэша, теорию игр и про Гарвард.

* * *

«Дед умер. Бабка умерла. Я выросла».

Это вешки.

Между ними были шаги, шорохи, повизгивание Сониных вселенных и жёлтая муть времени.

Поволжье.

Москва – в оттенках крутых волжских берегов.

Одесса, плывущая по фарватеру Кутузовского проспекта.