МАЛОЕ ПРЕКРАСНО Экономика, в которой люди имеют значение

Если «красота — это сияние истины», то сельское хозяйство не сможет выполнить свою вторую задачу, а именно очеловечить и облагородить людскую среду обитания в целом, пока полностью и беззаветно не присягнет на верность истинам, которые раскрывают перед нами природные живые процессы. Одна из них — это закон возврата, другая — разнообразие (которое противоречит всякого рода монокультурной специализации), еще одна — децентрализация: то или иное применение можно найти даже для не самых лучших ресурсов, которые в любом случае было бы нерационально перевозить на большие расстояния. Но ход вещей и советы экспертов направлены в противоположную сторону — в сторону индустриализации и деперсонализации сельского хозяйства, специализации, концентрации и любого расточения природных ресурсов, если только это обещает сэкономить труд.

В результате сельскохозяйственная деятельность человека отнюдь не очеловечивает и не облагораживает его среду обитания в целом, а напротив, последняя подгоняется под навевающие уныние стандарты и уродуется до безобразия.

Все это делается потому, что человек-производитель не может позволить себе «роскошь поступать экономически нецелесообразно», и поэтому не может заниматься производством самых необходимых «предметов роскоши», таких как красота, здоровье и постоянство, которых человек-потребитель страждет больше всего. Это стоило бы слишком много. И вот, чем богаче мы становимся, тем меньше мы можем «себе позволить». Вышеупомянутые эксперты подсчитали, что «бремя» субсидий сельскому хозяйству составляет для Сообщества Шести[59] «около 3% валового национального продукта» — величина, по их словам, «далекая от такой, которой можно пренебречь». Учитывая, что темп роста валового национального продукта превышает 3%, можно было бы подумать, что вынести такое «бремя» нетрудно; но эксперты отмечают, что «национальные ресурсы предназначены, прежде всего, для индивидуального потребления, инвестирования и общественных услуг... Используя столь большую долю ресурсов для помощи гибнущим предприятиям, будь то сельскохозяйственным или промышленным, сообщество отказывает себе в возможности осуществить необходимые усовершенствования»[60] в этих прочих областях.

Яснее и не скажешь. Если сельское хозяйство не окупается, то оно — всего лишь «гибнущее предприятие». С чего бы ему помогать? Никаких «необходимых усовершенствований» в отношении земли осуществить нельзя, а можно — только в отношении фермерского дохода: сократив количество фермеров. Такова философия городского человека, отчужденного от живой природы и выдвигающего собственную шкалу приоритетов, доказывая экономически, что мы не можем «позволить себе» никакую другую. На самом деле любое сообщество может позволить себе заботиться о своей земле и поддерживать ее здоровье и красоту на протяжении вечности. Это не представляет технических сложностей и не требует каких-то отсутствующих у нас знаний. Когда речь идет о выборе приоритетов, нет нужды консультироваться у экспертов-экономистов. Мы слишком много знаем об экологии, чтобы иметь оправдание за все злоупотребления, допускаемые нами при распоряжении землей и животными, при хранении и производстве продуктов питания и, наконец, за чрезмерную урбанизацию. Мы допускаем эти злоупотребления не из-за бедности (не потому что мы не можем позволить себе прекратить их), а из-за того, что как общество мы лишены прочного фундамента веры в какие-либо метаэкономические ценности. А когда нет такой веры, ее место занимает экономическое исчисление. Это совершенно неизбежно. Разве могло быть иначе? Природа, сказал кто-то, не терпит пустоты; и когда имеющееся «духовное пространство» не наполнено теми или иными высокими мотивами, оно обязательно будет заполнено чем-нибудь более низким — мелочным, недалеким и расчетливым отношением к жизни, рационализацией которого и становится экономическое исчисление.

У меня нет никаких сомнений в том, что бессердечное отношение к земле и населяющим ее животным — симптом и результат множества других наших качеств. Тех самых, которые вызывают в нас фанатичное стремление к быстрым переменам, благоговение перед техническими, организационными, химическими, биологическими и прочими новшествами, подталкивающими нас пустить их в ход задолго до того, как мы хотя бы приблизительно поймем их долгосрочные последствия. Простой вопрос о том, как мы относимся к земле, к самому драгоценному после человека нашему ресурсу, обращен к нашему образу жизни в целом; и понадобится коренным образом изменить нашу философию, если не сказать — религию, прежде, чем по-настоящему изменится наша политика в отношении земли. Вопрос не в том, что мы можем себе позволить, а в том, на что мы решаем тратить наши деньги. Если бы мы вновь благородно признали метаэкономические ценности, нашим ландшафтам вернулись бы здоровье и красота, а наши люди вновь обрели бы достоинство человека, который знает, что он выше животного, но никогда не забывает, что noblesse oblige.