Раздвинув губами волосы на ее шее, я целую раз, другой, опускаясь ниже, на «кошачий треугольник». Я еще не встречал женщины, у которой эта зона не была бы эрогенной. Одна моя рука расстегивает пуговицу ее сарафана пролезает под него, высвобождает грудь, большую и мягкую, из чашечки лифчика, а другая забирается под подол, гладит плотно сжатые бедра, перебирается на синтетические трусики, пытается залезть под резинку. Женщина резко поворачивается ко мне лицом, прижимается тесно и подставляет губы. Я целую их и чувствую, как стремительно твердеет член. И она это чувствует. Я беру ее руку, засовываю себе в штаны, даю потрогать вставший член. Она дотрагивается до него сначала осторожно, а потом обхватывает по-хозяйски: соскучилась! Я пытаюсь стянуть с нее трусы.
— Не надо, люди! — шепчет она, отпускает член и убирает мою руку.
— Какие люди?! Это же пассажиры! — возражаю я, но она высвобождается из моих рук, поправляет лифчик. — После экскурсии выйдешь и минут через пятнадцать вернешься. Я буду один.
— Не могу, меня ждут, — не очень уверенно произносит она.
— Минут через пятнадцать, — повторяю я и иду в рубку.
Малая почувствовала мое состояние, но ничего не сказала, только после швартовки долго не хотела уходить. Я все-таки ее выпроводил. Не успела она уйти с причала, как появилась та, которую я желал. Я молча завел ее в каюту и, не зажигая фонарик, повалил на кровать. Сарафан расстегнул и стащил трусики, но лифчик не снимал, только сдвинул шлейки с плеч и чашечки с грудей. В прелюдии мы оба не нуждались: у меня подскочил сразу, а она уже была мокрая. Смазки во влагалище было так много, что я не скользил там, а прямо летал. Она стонала необычно, на вдохе, будто я передавливал ей горло, лишь изредка позволяя хватануть воздуха. Кончила немного раньше меня, и я начал головкой упираться во что-то, может быть, опустившуюся матку, а потом выплеснул в нее горячую струя. Женщина протяжно вдохнула еще раз.
Она не шевелилась, пока я не встал с нее, но потом задвигалась быстро, отыскивая и надевая трусики, поправляя лифчик и застегивая сарафан.
— Меня ждут… — повторила она несколько раз, хотя я не задерживал ее.
Выведя на причал, предложил ей прийти на следующую мою вахту. Она пообещала.
— Как хоть тебя зовут? — спросил я на прощанье.
— Мила, — ответила она, почему-то улыбнувшись виновато.
— Действительно, милая!
Она улыбнулась теперь уже весело и торопливо пошла на набережную, где, уверен, ее поджидает подружка.
Я зашел в гальюн, подмылся, потому что весь член был в шелухе высохшей милиной смазки и зудел.
В это время на катер, к которому мы были ошвартованны, вернулся вахтенный матрос, бегавший в гастроном за «Пал Палычем». Он рассказал, что возле гастронома подрались две бабы, и предложил давануть бутылку за женскую дружбу. Я не отказался. Проверки в ту ночь не было и мы благополучно довахтили до утренней пересменки.
Через день я опять заступил на вахту, подменял свое однокурсника, который поехал домой подавать заявление в загс, чтобы расписаться во время отпуска в октябре. Познакомился он с будущей женой в Ялте, хотя оба из одного города и даже района. Где бы еще они встретились?!
Часов в пять вечера приперлась Малая. Я бы сразу завернул ее, но сидел без денег и был голоден, а она принесла хавку, вкусную и много. Мама ее работала поваром в кафе и каждый вечер возвращалась домой с полными сумками жратвы. Примерно половина маминой добычи поедалась нашим экипажем. Я с удовольствием похавал, но тратить на Малую сексзаряд не собирался. По-хорошему она уходить не хотела, а по-плохому у меня никак не получалось. Все-таки сытый я добрый. Малая догадалась, почему я ее выпроваживаю и уперлась. Она была жутко ревнивая. Такое впечатление, что закончила курсы Отелл, причем несколько раз. Мне кажется, она любила меня еще и за то, что постоянно давал ей повод для ревности, даже подозреваю, что ревновать и любить для нее — одно и то же. Я решил подождать прихода Милы, тогда я быстро подездемонюсь с Малой.
Мы сидели в верхнем салоне и болтали ни о чем. Лунь заступил на дежурство, засек нас. Я был уверен, что меня он не заложит, да и Малая скоро уйдет.