Малолетка

Мила все не приходила. Когда я в очередной раз спросил у Малой время (у меня часов не было), заметил легкую улыбку на ее губах и понял, что Милы не будет, и догадался, почему. Хотел бы я посмотреть, как Малая, такая худая, справилась с Милкой, которая вдвое тяжелей. На что только не способна ревность! Не люблю, когда обламывают мои мероприятия, и не прощаю. Малая почувствовала это и замерла со склоненной головой, ожидая, что ударю. Однажды я по пьяне провел с ней воспитательную работу, полечил от ревности. Дней пять с синяком ходила. На этот раз удержался. Так как яйца у меня были уже круглые и позванивали, надо было срочно в кого-нибудь разгрузиться. Сперва я хотел продрать Малую в очко. Уже проделывал с ней это. Очко у нее слишком узкое для моего члена. Ей было очень больно, плакала, но не обламывала, терпела до конца, а я растёр головку и потом несколько дней зудела. Над Малой нужно было поиздеваться, но я не мазохист. И тут мне пришла в голову интересная мысль.

— Я хочу, чтобы ты разделась перед моим приятелем, — сказал я Малой.

— Ты что?! — возмутилась она.

— Тогда марш домой и больше не приходи!

Она посопела, решая, не заплакать ли, но поняла, что не разжалобит меня.

— Перед кем?

— Какая тебе разница?! Перед тем скажу, перед тем и разденешься, — и, чтобы немного смягчить, добавил: — Покажешь, какая ты красивая.

— Только раздеться? — уточнила она.

— Покажешь всё. Может, потрогает руками — от тебя не убудет.

— А ты?.. — с ее обостренным чувством ревности трудно было понять, что кто-то к подобному может отнестись спокойно.

— И от меня не убудет.

— А ты будешь рядом?

— Да.

— И будешь держать меня за руку, — выдвинула она последнее условие.

Я согласился. Выйдя на причал, помахал рукой Луню. Он не сразу понял, но потом, заложив руки за прямую спину, подошел ко мне. Увидев его, Малая успокоилась. Видимо, воспринимала старика нейтрально, как врача.

— Девочка хочет показать тебе, какая она красивая, — сказал я ему.

— Не понял, — произнес он надменно.

— Она сейчас разденется, и ты сможешь полюбоваться ею и даже потрогать. Но только потрогать.

Он молча смотрел на меня, не веря в собственное счастье.

— Пойдем, — позвал его и кивнул Малой, чтобы шла в каюту.

Мы с Малой спустились по трапу, я зажег фонарик. Лунь постоял немного наверху, потом тоже спустился.

— Раздевайся, — приказал я Малой.

Она, не стесняясь, будто кроме меня больше никого нет, сняла кофточку, юбку и трусики. Сложила их на кровати и посмотрела на меня. Тело ее было в гусиной коже.

— Разувайся и садись на кровать.

Она разулась и села.

— Подними ноги и раздвинь, — приказал я.

Она протянула руку и цепко, словно тонула, схватилась за мою. Малая полулегла, раздвинув ноги и уперевшись ступнями в край кровати. Я поправил фонарик, направив луч на письку, маленькую и выбритую наголо. Малая была уверена, что так сексуальней. Если твои первые детские сексуальные воспоминания начинаются с голых писек девочек-ровесниц, то так оно и есть, но у меня первое и самое яркое впечатление связано со взрослой женщиной, у которой промежность была покрыта густыми волосами. Писька у Малой с еле выпирающим лобком и светлокожая, только губки, тоненькие, слипшиеся узким послеоперационным шовчиком, чуть темнее. Над входом во влагалище они как бы сбились в маленький пучочек.

— Смотри, — предложил я Луню.

Он подошел ближе, наклонился. Тень от него упала между ног Малой. Тогда он присел напротив ее раздвинутых ног. Неуверенно, боясь окрика, протянул руку и дотронулся до лобка, провел ниже, по одной дольке, по другой, потом по слипшимся губкам, осторожно раздвинул их.

Малая смотрела на меня. Я молчал.

Лунь провел указательным пальцем между губками до влагалища, попытался ввести в него палец, но Малая дернула ногами. Он, словно ожегшись, отстранил палец и шатнулся, чуть не упав. Встав на колени, он наклонился к девушке и принялся целовать ее бедра, потом лобок, губки.

Малая сильнее сжала мою руку. Я пожал в ответ и улыбнулся: пусть делает.

Лунь принялся лизать ее губки, вход во влагалище. Уши его покраснели. Наверное, и лицо налилось кровью, но мне оно не было видно.

Малая засопела курносым носиком, щечки порозовели. Она смотрела на меня блестящими глазами и, уверен, внушала себе, что это я делаю ей приятно. Я погладил кончиками пальцев ее ладонь. Малая сжала ноги, кончая. Сдавленная седая голова Луня замерла, решив, что отгоняют. Понял, что нет, и продолжил. А я любовался Малой. Я впервые видел ее лицо во время секса. Не предполагал, что оно становится таким красивым и желанным. Член мой напрягся.

Я положил руку на плечо Луню и приказал:

— Отползай!