Основную причину ленинской борьбы с «отзовистами» нужно искать в другом плане. Большевизм себя обнаружил, сложился и рос как течение психологически расположенное к авторитарной
форме партийной организации. Те, кто вступили в большевистскую партию, с самого начала подсознательно испытывали склонность быть «ведомыми, повиноваться крепкому руководству», меньше рассуждать, а больше действовать по указанию властного центра, вождя, почерпывающего директивы из «цельного» и признаваемого абсолютной истиной мировоззрения. Для них таким бесспорным вождем и идейным законодателем с 1903 года (может быть, даже с 1902 года — времени появления его «Что делать?») был Ленин. Большевистская партия жила только его идеями. Все, что до 1900 года для нее было характерно в области политической, тактической, организационной, было дано Лениным. Он почитался непогрешимым папой партии. Но в конце 1907 и 1908 годов он оказался в роли вождя разбитой революции, в которой наиболее пострадавшими были именно идеи и пути, провозглашенные Лениным. Вера в его руководство, его непогрешимость, несколько пошатнулась. Вместе с этим в авторитарную по духу партию ворвался совершенно ей чуждый, несвойственный дух критики вождя, разбор его ошибок. В части партии произошел в своем роде бунт, сначала на коленях, а потом и в более смелой форме, чему способствовала психология злого уныния и безнадежности, с которой часть эмигрантов прибежала из России. Некоторые из большевиков оказались чувствительными к указаниям меньшевиков, критиковавших ошибки Ленина, и на этой почве среди них создалось «примиренческое» отношение (термин, пущенный Лениным) к меньшевикам, их взглядам, и, следовательно, признание возможности вместе с ними работать. У Ленина разбитая революция не поколебала веры в свою непогрешимость. Он был слишком умен, чтобы не видеть, каким опасным прецедентом для единства авторитарного типа большевистской партии является образование в ней «фракций» с «отзовизмом», «махизмом», «эмпириомонизмом», «примиренчеством», отклоняющихся от его линии. Отсюда стрельба по, «отзовистам» — и не из пистолета, а из пушки самого большого калибра.Психологию большевистской публики Ленин превосходно знал, он обладал для этого особым чутьем. Он считал, что беспощадными, с ссылкой на Маркса, ударами по черепу можно у настоящего большевика — изгнать всякие ереси и уклоны и тем восстановить идейное единство его партии. Как нужно действовать по отношению к партийцам, делающим попытки не следовать за его идейными директивами, он поведал однажды Инессе Арманд, с которой был наиболее откровенен. Говоря о полемике с Ю. Пятаковым и Е. Бош, он писал к Арманд: «Тут дать «равенство» поросятам и глупцам — никогда! Не хотели учиться мирно и товарищески, так пеняйте на себя. (Я к ним приставал
, вызывая беседы об этом в Берне: воротили нос прочь! Я писал им письма в десятки страниц в Стокгольм — воротили нос прочь! Ну, если так, проваливайте к дьяволу. Я сделал все возможное для мирного исхода. Не хотите — так я вам набью морду и ошельмую вас, как дурачков, перед всем светом. Так и только так надо действовать.)»[34]Опыты 1908–1914 годов, да и позднейшие, вполне подтвердили его убеждение. Метод «мордобития» и «шельмования» он применил ко всем против него бунтующим: к группе на Капри, у М. Горького, к группе школы в Болонье, к группе «Вперед» в Париже и т. д., и все эти большевистские группы с «уклонами» под его ударами в конце концов разваливались, и их участники, за исключением очень немногих (непокоренным из видных большевиков оказался лишь Богданов) возвращались в «отчий дом», где Ленин радушно принимал покаявшихся, предавая полному забвению их бунт и, точно ничего не произошло, восстанавливал с ними нормальные личные отношения[35]
.Иное отношение было у Ленина к меньшевикам. Психологическую материю меньшевизма он считал неисправимой, органически порочной, чуждым ему миром. Он ни в какое прочное объединение с меньшевиками не верил. «Невозможно, — писал он в 1912 году, — единство с меньшевиками и вполне возможно и настоятельно необходимо единство против меньшевиков».
Поэтому борьба Ленина с меньшевизмом в 1908–1914 годах идет нарастающим темпом, принимает ожесточенный характер, осложняющийся тем, что в распрю привносится огромной важности и для Ленина и для всей партии денежный вопрос.«В это время, — писала в своих «Воспоминаниях» Крупская, — большевики получили прочную материальную базу». Слово «прочную» нужно сугубо подчеркнуть, речь идет о действительно солиднейшей сумме денег, часть которой в конце 1908 года появляется на текущем счете Ленина в отделении Credit Lyonnais, на Avenue d'Orleans № 19 в Париже.