Мальтийский крест

— Мне легче не будет. Это я виноват, что она пьет. Ты бы видела, какая она была — глазищи, фигура, поет, танцует! Первый фильм был так себе, второй удачней, ее стали приглашать по стране, обещали написать сценарий специально… А тут я разбился на съемках. Серьезно разбился, лежу в реанимации, а она мотается с концертами между Костромой и Тамбовом и не может бросить все. Ну, ей перед концертом наливали рюмку, иначе она улыбнуться даже не могла. И знаешь, какая штука, я-то через два месяца был здоров, как бык, а она спилась. Мне потом сказал специалист один, что ее организм такой, особая предрасположенность к алкоголю, что ей двух рюмок хватало, а ей наливали три-четыре за вечер, иначе никак, а потом она уж и сама возила за собой бутылку. Конечно, не сразу все так стало страшно, сначала потихоньку, вечером выпьет, утром опохмелится, дальше — больше. Через три года это был уже не человек. Сейчас ей тридцать пять, ты бы видела ее! На все пятьдесят. Руки дрожат, под глазами мешки, лицо серое. И как выйдет из санатория, держится месяц — другой, потом первый срыв, за ним другой, и вот она уже невменяема. Приезжаю с работы, квартира полна бомжей каких-то, пьют чуть не политуру, вещи все распроданы… И опять клиника, опять санаторий… Я не люблю ее, ее нельзя любить такую, но бросить ее тоже не могу. Она погибнет через месяц. Иногда думаю — может, так и надо? Нельзя ей жить, это не жизнь. Но как вспомню ее десять лет назад — веселую, большеглазую, талантливую, пока я не разбился… Вот такая история. Катерина, у нас ведь с тобой и разговора не было о женитьбе. Я тебя не обманывал. Но знаешь, рядом с тобой я снова чувствовал себя человеком. Ты такая… нормальная, что ли, старомодная, несовременная. С тобой я отдыхал и ни о чем больше не думал. Мне было очень хорошо с тобой. Это эгоизм, я понимаю. Но я чувствовал, что и тебе хорошо. Ведь так?

Сергей давно остановил машину и мы сидели, глядя вперед, смотреть друг на друга у обоих не хватало смелости. Я теребила бахрому шарфика, Сергей курил сигарету за сигаретой, прикуривая одну от другой.

— Когда теперь она возвращается?

— Через два месяца.

— И как ты представлял себе, что после этого было бы?

— Прости, я не думал об этом. Я скотина. Я думал только о себе… Катерина? Что ты скажешь?

— Я не знаю. Я только скажу, что не осуждаю тебя. Обманул — не обманул, забудь про эти глупости. Я понимаю тебя. Но я должна подумать. Извини. О себе я должна подумать — что мне делать. Могу я сделать вид, что не знаю это про тебя, или не могу? Это сложный вопрос. Я теперь сопричастна ко всему этому, хотя и не думала никогда о тебе, как о муже. Я вообще не знаю еще, люблю ли тебя или просто ты мне помог забыть неудачное замужество и почувствовать себя женщиной, желанной женщиной. Ты ведь меня желал? Вот и спасибо тебе за это. А теперь давай поедем, а то уже поздно.

Сергей включил зажигание и мы тронулись с места. Когда я собиралась выходить у своего подъезда, он взял меня за руку и спросил:

— Ты не поцелуешь меня?

— Не сегодня. Я должна подумать.

Я провела рукой по его щеке и вышла из машины. Я думала, что не засну в эту ночь, но спала, как всегда, крепко и не помнила своих снов. Утром он опять ждал меня на остановке, открыл дверцу, посмотрел внимательно. Он ничего не спрашивал и я молчала. Я не знала, что ему сказать. Сейчас, в девяностые годы, воспринимать всерьез мужчину, с которым переспала три раза — это идиотизм, такое могла только я. Большинство на моем месте даже не задумались бы, жена в клинике — вот и хорошо, меньше проблем. А что потом будет? Да кто ж загадывает на два дня. Еще пару раз успеем встретиться? Вот и ладненько, а потом я, мой милый, уезжаю на Мальту, а тебя ждет свидание с женой. Чао! Я сидела и думала об этом, и молчала, и пропустила момент, когда можно было еще что-то сказать. Мы подъехали к дому. Сергей повернулся ко мне, но из подъезда уже выходил Михаил Петрович. Я вышла из машины, поздоровалась с ним и пошла к дому.