Мальтийский крест

– Спасибо, Григорисаныч, – сказала Катя, не спеша сделав круг по комнатам. – Я люблю квартиры…

Она всегда краснела, когда Потемкин раздевал ее. Стесняясь, отворачивала лицо. Он хватал ее пятерней за щеки и, разворачивая, впивался в губы, в грудь, куда придется. Она подавалась и стонала иногда…

Так слабая ворсинка шерсти льнет к офицерскому галифе.

"Неужели я ему вправду нравлюсь? – думала Катенька. – Такому большому?"

Она недоверчиво разглядывала себя в зеркало, склонив голову набок и покусывая нижнюю губу. "Но если бы не нравилась, зачем бы он тогда приходил?"

Григорисаныч ни разу не явился вовремя.

– Сначала служба, потом дружба, – мотивировал князь. – Раздевайся. Но завтра – как штык! Клянусь!

"Значит, нравлюсь", – грустно думала Катя, вновь устанавливаясь перед зеркалом после ухода дядюшки. И в доказательство водила пальцем по телу, отыскивая следы сейчас отшумевшей страсти, случайные отпечатки прикосновений, словно стараясь подольше удержать их розовое свечение, гаснущее прямо на глазах…

Потемкин был из редкой породы мужчин: они дружат с женщинами, с которыми спят. И сейсмограф женского сердца чутко регистрирует аномалию с первой минуты знакомства.

Дружелюбное восхищение идет у них как-то впереди полового влечения. Им, и только им, женщина сдает крепость со вздохом облегчения. Она знает, что отдается в верные руки.

Эти мужчины продолжают питать дружбу, когда след физической близости давно замело вихрем новых связей и затянуло туманом прожитых лет.

Но мы не сказали главного. Эти большие мужчины с крупными жестами – в любви бесконечно нежны.

Здесь- то, на Васильевском острове, Катя привыкла проводить вечера на канапе. Укрывшись от сырости шубой, с книжкой в руках, она бесконечно поджидала Григорисаныча. Скоро перестала спрашивать -когда придет. Потом перестала верить клятвам. В конце концов перестала даже и ждать. Потом и Потемкин – одно и то же.

Однако же что возможно было пятнадцатилетней девочке в родовой деревеньке под Смоленском, то невозможно шестнадцатилетней фрейлине в Санкт-Петербурге: жить незамужней любовницей. Нравы нравами, а понятия понятиями.

В нравственной глуши легко жить без последних. В безнравственной столице приходится жить по понятиям.

Едва увидев ангельское лицо фрейлины Катерины Васильевны, Скавронский счел все разговоры о ней сплетнями. Да и как было поверить, что этот младенчески-задумчивый лик, эти голубые, как утреннее море в Сорренто, глаза знавали страсти, какие не снились, может быть, самой Екатерине Великой?

Кипучая натура графа Скавронского, натолкнувшись на загадочную Катину кротость, принялась бушевать с таким неистовством, что гром крови заглушил в душе Павла Мартыновича самые звуки оперных оркестров.

Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,

Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,

Стенаньем, криками вакханки молодой…

…

О, как милее ты, смиренница моя!

О, как мучительно тобою счастлив я! – напишет Пушкин о Катиной дочери, княгине Багратион, когда Катя будет еще жива. А Карл Брюллов сойдет с ума от Катиной внучки, Юлии Самойловой, увековечив родовые черты во всех полотнах – от "Всадницы" до "Последнего дня Помпеи".

Павел Мартынович Скавронский влюбился сразу и бесповоротно.

Императрица Екатерина в эти летние дни писала к Потемкину:

"Мой дорогой друг «…» вы предполагаете, что я против взаимной склонности этих молодых людей. Тогда я могу сказать искренне, что я не была никогда и не есмь против. «…» И вы, и я желаем, чтобы они были счастливы. Но «…» надобно, чтобы и с той, и с другой стороны это было делом, зависящим от них самих и от их взаимной склонности.

Я обещаю вам, что ни прямо, ни косвенно не буду противиться этому. Но я не могу скрыть от вас, что этот юноша еще не возмужал, что он глуповат и неловок и что, возможно, сейчас он, может быть, не устраивает женщину, что только нарушит их благополучие и причинит много огорчений.

Мое чистое мнение есть дать им волю аранжироваться меж собою как хотят, а то неровно оба на нас с тобой пенять будут, буде в женитьбе не найдут удачу. До тех же пор «…» оставить его под смотрением «…» и в продолжение изучения, дабы молодость его не учинилась без призрения порочно.

Я высказала свое мнение с чистосердечием и дружески. Если я смотрю близоруко и вы можете снабдить меня более основательными мыслями, я выслушаю их дружески и с удовольствием"11.

Однако Потемкин уже принял решение.

Четыре месяца ожидания довершили в душе меломана Скавронского решительный поворот к женской теме. 10 ноября 1781 года в придворной церкви в присутствии императрицы Павел Мартынович был обвенчан с Катенькой Энгельгардт.

Через день здесь же Александра Васильевна Энгельгардт сделалась графиней Браницкой.

По прошествии четырех лет пожалованный действительным камергером граф Скавронский отбыл с женою русским посланником в Неаполь. И счастливее его, кажется, не было о ту пору чиновника в русских дипломатических миссиях.

23

Джулио прибыл в Санкт-Петербург Великим постом.