Мальтийский крест

Выход нашел Потемкин.

– Да ведь Головкин прав! – с ходу пробасил он. – Прав ведь, матушка! И какой же Рачинский капитан? Одно название…

– Рачинский, может, канатов этих в глаза не видел, – задумчиво отвечала царица. – И потом… Воруют – значит, есть что воровать. Да и жалко-таки его.

– Да, он прекрасный капитан…

– Рачинского, говорю, жалко. Ты же мне сам докладывал – что-то там у него в Польше не сложилось с именьями…

Потемкин нахмурился. Он знал эти матушкины подходы. Канат лопнул при погрузке, да и лебедочный – не самый важный на судне. А когда бы парусный, да при случае боя, да на Черном море? Она не стала бы рассуждать, что Потемкин того каната, например, в глаза не видел…

– Матушка, все понятно, – поморщившись, сказал Потемкин.

– Так что делать-то? – Екатерина хитро прищурилась.

– Показательный суд офицерской чести! – отрезал князь.

Екатерина сощурилась сильней.

– А захочет? – сказала она. – Дворянин. Лучше состояния лишиться, чем чести офицера.

– Это беру на себя. Умный поймет, дурак не осудит – когда судом чести за честный поступок. А репутация Головкина и так уже по всему флоту выше некуда…

– Правда, – сказала Екатерина.

– И мы его тихо в штатскую службу, – продолжал Потемкин. – А там, глядишь, годика через два… Флот его как родного встретит. А как по-другому? Что бы ты ни придумала – тебя же упрекнут. Штатские – за мягкость: повадку бунтовщику даешь. Флот – за жестокость: честного человека в поселение упекла.

– Князь! – сказала Екатерина. – И откуда ж ты такой взялся?

Спустя полтора года после описанных выше событий брак Федора с Александрой Васильевной Браницкой одним махом разрешал все прошлые и будущие проблемы, возвращал Федора в любимый флот. Породниться с Потемкиным – шутка сказать…

При всей физической мощи Федора, при силе воли, которой опасалась даже матушка, Федор стыдился этого брака. И не потому, что крылся расчет. И не потому, что Александра продолжала быть любовницей Потемкина. Это все обыкновенное дело, а Александра достаточно красива, знатна, благовоспитанна, да и ему жениться пора… А потому, что Федор не мог преодолеть банального вожделения к Екатерине Васильевне. И выходило – только продлит пытку, женившись на сестре своего предмета.

А Катерина Васильевна, поголодав перед сеансом массажа, получала по окончании процедуры из рук серьезного китайца две половинки огурца – подсоленную и нет. Инь и ян. Подсоленная нравилась Катерине Васильевне больше.

45

Валетта встретила наших героев оглушительной пушечной пальбой.

Стража, удрученная грохотом, едва поглядела на пропуск.

– По какиму поводу палим? – спросил Волконский, морщась.

Как всякий дипломат, граф не любил проявлений грубой силы.

– Великая мученица Барбара, – ответила Лаура.

"Великомученица Варвара", – педантично поправил про себя граф.

– А почему стрельба? – сказал он. – Она ведь, собственно, давно уже отмучилась?

– Соcтязание! – пояснила Лаура.

Валетта поразила Волконского готической строгостью и особенным военным духом, независимо витавшим над торгово-ремесленным телом: над цехами ружейных мастеров; над аптеками с мешками корпии в витринах; над ювелирными лавками, где выделывали филигрань; над ломбардами, ломящимися от этой самой филиграни.

По улочке Святого Захария с гроздьями деревянных балконов вышли к собору Святого Иоанна, главному храму Ордена госпитальеров. Волконский в недоумении уставился на скупой фасад, напоминавший скорее уездную больницу, выстроенную на пожертвования загрустившей вдовы.

– Здесь похоронен Ла Валетта, – сказала Лаура. – Он был ранен во время великой осады Мальты. Зайдете? Там красиво.

– Красиво? – Волконский решительно повернулся к ней. – Лаура…

– Граф! – Лаура, отстранившись, показала глазами по сторонам.

И этот заговорщический жест разом сломал формальную преграду. Он был как обещание: в другом месте и в другое время…

Настоящая женщина умеет отказать так, что отказ приносит больше удовольствия, чем попустительство. Такие отказы светят яркими маячками на мужском пути, исполненном безрадостных уступок и топорных снисхождений.

"И рухнула в постель с призывным криком "Нет!", – горестно писал полузабытый ныне поэт Анджей Добрынин после свадьбы Александры Васильевны Браницкой.

– Лаура… – задохнулся Волконский.

Чужие – они словно попали в тон, причем с благословения великого Ла Валетты. После косноязычных приступов заговорили на верном языке, и Волконского обдало теплой волной первого доверия.

Но тут над головой снова раздалась пушечная пальба, толпа на улицах одобрительно загудела.

– Состязание? – посол счастливо вздохнул.

– Кто громче, которая из деревень, – пояснила Лаура. – Теперь каждую неделю будут стрелять. Вы заметили – праздники святых покровителей наших деревень почему-то приходятся все на весну?

– Еще бы я не заметил! – сказал граф, любуясь спутницей.

"Довольно громогласные тут у них проявления патриотизма", – подумал он.

По страда Реале спустились к Дворцу великих магистров. Тут Волконский неожиданно спохватился и впился в цитадель ордена, а заодно и в стражников с алебардами у ворот.