Мальтийский крест Павла Первого

В прихожей у нас висит бра — два плафона на витой бронзовой подставке. Так вот, один плафон работает исправно, а второй все время гаснет. Наверно, что-то с патроном, потому что лампочки выдерживают дня три, и мы уже махнули на плафон рукой.

Я подергала шнурок — точно, не горит, и осторожно положила кольцо в плафон. Дело в том, что мама ужасно боится электричества — это, пожалуй, единственное, чего она боится. Поэтому меняю лампочки всегда я. Так что я могу быть уверена, что это бра она не тронет.

Вот вы не поверите, но мама успела в тот торговый центр раньше меня. Возможно, я слишком долго плелась до метро, а она на машине умеет здорово объезжать пробки.

Я машину не вожу, приступ может настичь меня за рулем, и тогда ужас что может случиться. Это мама рисовала такие жуткие картины, когда я как-то изъявила желание пойти на курсы вождения. Ну, возможно, она права, во всяком случае, она меня убедила.

Вот что сделать, чтобы она меня не узнала? Конечно, я — личность неприметная, на меня мало кто обращает внимание, но мама-то всегда узнает собственную дочь. Очки темные не наденешь, сегодня дождь идет, да она меня и в очках узнает.

Рядом с кафе был крошечный магазинчик, где торговали всякой всячиной — шарфиками, панамками. Рядом был стенд, где развешены банданы. Были тут черные с черепами, были — в полоску, были — в цветочек. Я выбрала бандану в павлинах, и продавщица усмехнулась и вытащила откуда-то темную свободную рубашку, на которой спереди был вышит точно такой же павлин.

— Бери!

— Кажется, этих павлинов для меня многовато… — засомневалась я.

— Хорошей птицы много не бывает! — убежденно сказала она.

Вот не могу отказаться, когда так уверенно говорят!

Я надела рубашку прямо тут, в магазине, повязала бандану и вошла в кафе. Все-таки хорошо, что мама сидела спиной к двери, и я смогла разглядеть ее собеседника.

Ну что вам сказать? Мужчина был возраста, скажем так, среднего. Это чтобы человека не обидеть, а на самом деле мужику явно перевалило за пятьдесят. Ну, маме моей вот, к примеру, пятьдесят один (только тихо, если она услышит, что об этом говорят вслух, может и двинуть, а то и покалечить). Мама очень трепетно относится к своему возрасту.

Одет мамин собеседник был прилично, подстрижен хорошо, выбрит чисто. Портили же его не явно проступающая плешь, неуклонно переходящая со лба на затылок (тут дело, как говорится, житейское, человек не виноват), и даже не чуть обвислые щеки и намечающийся второй подбородок, а очень неприятное, брезгливое выражение лица. При разговоре он сильно оттопыривал нижнюю губу и от этого выглядел особенно недовольным.

Это я заметила потом, когда официантка кивнула мне на столик неподалеку. Велик был соблазн услышать, о чем говорят эти двое, но я удержалась. Не хватало еще, чтобы мама узнала, что я за ней слежу, — что она устроит, мне даже не представить.

Так что я села за столик подальше, зато оттуда мне видны были оба. И вот что я вам повторю еще раз: если мужчина этот считал встречу деловой, то моя мама думала иначе. Уж настолько я ее изучила, как-никак, вместе живем с моего рождения.

Одета мама была в летний костюм, который ей очень шел. Со вкусом у нее все в порядке, это я тоже говорила.

В остальном я свою маму просто не узнавала.

Как она смотрела на него! Как взволнованно теребила в руках салфетку! Как говорила ему что-то, наверно и правда важное, потому что выглядела при этом очень серьезной и даже встревоженной, но как, как она это делала!

В общем, было ясно, что мама в этого мужика влюблена. Причем ясно было не мне одной, поскольку я перехватила слегка насмешливый взгляд официантки, которая принесла им две чашки кофе. Мужик взял свою чашку, не глядя на официантку и не поблагодарив, да еще и снова брезгливо выпятил губу, как будто в чашке был не кофе, а какая-то бурда, которую раньше в пышечных наливали поварешкой из бака (я видела такое в старом фильме).

Мама не прикоснулась к своему напитку, только все говорила и говорила. Потом посмотрела на своего визави и даже коснулась его руки в ожидании. Очевидно, задала какой-то вопрос, типа «Как быть?» или «Что делать?».

Ну, насколько я помню школьную программу, писатель Чернышевский тоже не дал конкретного ответа на этот вечный вопрос. А уж от этого неприятного типа ждать ответа — пустое дело, даже мне со стороны было видно. Очевидно, мама тоже это поняла, потому что тяжело вздохнула и убрала руку.

Ее собеседник, если можно его так назвать — поскольку говорила одна мама, а он все больше молчал и выпячивал губу, — допил кофе и демонстративно поглядел на часы. После чего встал и процедил маме несколько слов, стараясь, надо полагать, ее успокоить. Слова были пустые, типа «Не бери в голову» и «Все образуется как-нибудь». Вот не спрашивайте меня, как я это узнала, узнала — и все.

Он даже улыбнулся маме на прощание. Только лучше бы он этого не делал, потому что улыбка была препротивная, вроде как гиена скалится, когда хочет кого-то съесть. Впрочем, возможно, я преувеличиваю. Мама дернулась было к нему, но удержала себя, и я со стороны видела, чего ей это стоило.